– Что с вами? – поинтересовалась Лялечка.
– Ах, ничего, ничего, – прошептала она. – Ничего, милая моя. Будьте счастливы.
Лялечка обомлела. Только теперь ей пришло в голову, что Лилины чувства к ней что-то слишком уж сильны для обыкновенного дружеского расположения. Однако Валера, когда Ляля сообщила ему о своих догадках, лишь рассмеялся:
– Ты у меня, конечно, красавица, никто не устоит. Но на Лильку ты зря грешишь, она просто очень ко мне привязана. – На этих словах он приосанился.
Лялечка не стала разубеждать его. К чему? И потом – через неделю новоиспеченные супруги должны были лететь в Париж, Валере предстояло участвовать в матче со сборной Франции; Лялечка решила, что за время разлуки Лилины чувства немного поостынут.
Париж поразил Лялечку, так плотно окутал своими таинственными сетями, что ей ничего не оставалось, как навсегда влюбиться в него. Сиреневые весенние сумерки, запах фиалок и бензина, бульвары, затянутые легкой дымкой… Ляля мало разговаривала с Валерой, выяснилось к тому же, что и говорить им особенно было не о чем. Все чаще ни с того ни с сего вспоминался Лялечке оставленный интеллигент, которого она так легкомысленно попросила удалиться в час душевного смятения. Общение же с новым мужем сводилось к бытовым фразам, шуткам, анекдотам. Стоило Лялечке задать ему мало-мальски серьезный вопрос, поинтересоваться его мнением относительно чего бы то ни было, как он морщился и просил:
– Не грузи меня, а? Поговори об этом с Лилькой, она это любит.
Вскоре Лялечка поняла, что у них нет будущего, что восхитительные ночи всегда перерастают в безрадостные утра. Но объявить об этом Валере значило бы неожиданно ударить безмятежного, увлеченного игрой ребенка.
Летом они побывали в Греции. Горы, упирающиеся в небо. Облака, уплывающие вдаль. Солнце, спешащее вслед за кораблем. Безбрежная гладь мудрого моря и дельфины, резвящиеся неподалеку в белой морской пене. Волосы, растрепавшиеся от ласкового дуновения ветра. Радужный каскад брызг, летящих к заходящему солнцу. Окутанные вечерним туманом силуэты старинных зданий на набережной. Ветер становится сильнее, небосвод темнеет, диск солнца сползает за горизонт, море засыпает в своем непоколебимом спокойствии… Скукота, одним словом, смертная. Лялечке больше всего на свете захотелось оказаться подальше от этого живописного рая для влюбленных, и желательно на сцене театра, да еще лучше бы в главной роли у модного режиссера Гвоздикова.
Именно тогда Лялечке позвонили с предложением принять участие в антрепризе и объездить с ней всю страну. Лялечка мигом сделала боевую стойку и, заинтересовавшись, хотела уже лететь в Москву, но Валера неожиданно воспротивился.
– Не уезжай! – упрашивал он ее в ночь перед запланированным отъездом. – Пожалуйста, останься со мной! Я не смогу без тебя, не справлюсь…
Он цеплялся за Лялечку своими сильными, мускулистыми руками, тыкался лицом ей в плечо.
– Шшш-ш, – успокаивала его Ляля, – тише, тише, все хорошо. Я никуда от тебя не уеду, шшш…
И Лялечке пришлось отказаться от участия в антрепризе, и в Москву они вернулись вместе через месяц. Потянулась их общая обычная жизнь: ежедневные Валерины тренировки, воскресные обеды у Лили и выматывающие ночные телефонные беседы с ней же.
Вечные упреки:
– Зачем вы так надолго уезжаете от меня?
– Но я ведь езжу с Валерой…
– Ах, он вполне обошелся бы и без вас. А мне… – глубокий вздох, – мне вы так необходимы…
Она брала Лялечку за руку, водила пальцами по ладони, пытаясь неумело предсказывать судьбу по линиям, закатывала рукав блузки, якобы желая полюбоваться еще раз на Лялечкину татуировку. Ляля покорно терпела, внушая себе, что все свое окружение выбрала сама, следовательно, ей не на кого раздражаться, если только на саму себя. Вскоре Лялечке удалось сбежать на съемки клипа в Индию.
Ее поразила ошеломляющая бедность и тут же, рядом, контрастно высящиеся трехэтажные особняки. Нищие в каких-то отвратительных язвах, спавщие прямо на мостовой, а в стороне – самый дорогой отель побережья. Далекая линия горизонта и бледно-зеленый океан.
Домой Лялечке захотелось нестерпимо, до боли, в свою холостяцкую квартиру – и чтобы больше никаких клюшек, шайб, тренировок, а с ними и Лилечки в розовых сапогах на поросячьих икрах!
Неизвестно, к чему привели бы Лялечку эти бесконечные скитания, неумелые попытки сбежать от самой себя, забыть принца Персии, который остался далеко, там, где расстилается оранжевым маревом Синайская пустыня, но… Вмешалась неутомимая, верная Лиля. Устав, видимо, уговаривать порядком раздраженную от такой жизни актрису почаще оставаться с ней в Москве, она изыскала возможность отправить Валеру на несколько лет в Канаду по долгосрочному контракту. Ляле же как раз в этот момент предложили главную роль в одном очень громком проекте у режиссера Гвоздикова. Эта роль могла вмиг превратить ее из малоизвестной актрисы в звезду большой сцены, отказаться значило упустить шанс, возможно, единственный.
Разговор с Валерой дался Лялечке тяжело. Они сидели в спальне на разных сторонах кровати и говорили, не поднимая глаз:
– Но я должен ехать, – твердил он, – это такая возможность…
– Но я должна остаться, – вторила Ляля.
В конце концов решено было, что Лялечка сыграет свою роль, а позже, возможно, после премьеры, прилетит к нему в Канаду. Втайне Лялечка надеялась, что Валера, как всякий ребенок, забывает о людях так же быстро, как и привязывается к ним. Забегая вперед, Ляля оказалась права, и через полгода после его отъезда они мирно развелись, выслав друг другу необходимые документы по почте.
Отделаться от Лили оказалось куда сложнее. В первый же вечер после отъезда Валеры она явилась к Лялечке в вечернем наряде, точно скопированном с обложки последнего номера Vogue. Для начала, как обычно, шумно вздыхала и нараспев читала стихи, потом же, подбодрив себя половиной бутылки принесенного с собой «Кристалла» (с тех пор Лялечка возненавидела сей божественный напиток лютой ненавистью), начала гладить Лялечку по руке, заглядывать в глаза и туманно намекать на гнетущую ее роковую тайну, которую она решила сегодня открыть.
– Послушайте, Лиля, – устало произнесла Ляля, – вы уверены, что хотите сказать мне это? Понимаете, бывают такие ситуации, когда лучше не договорить чего-то. Потому что потом не исправишь, не забудешь, вы понимаете?
Ляля постаралась вложить в свой голос всю силу убеждения и актерского дарования.
Лиля как ошпаренная отдернула руку и посмотрела на Лялечку глазами подстреленной лани:
– Значит, надежды нет? – выговорила она.
Лялечка, пытаясь скрыть обуявший ее ужас, покачала головой. Лиля грузно поднялась со стула и поспешно удалилась, прижимая к глазам надушенный носовой платочек.
Увиделись они снова только спустя год на вручении главной театральной премии сезона, где Лялечка получила все-таки вожделенную статуэтку за роль в той самой пьесе Гвоздикова, которая действительно сделала ее звездой первой величины. Лиля прибыла на мероприятие под ручку с одной великосветской тусовщицей и режиссершей, известной своими жеманными ужимками и своеобразной манерой речи. Ляля со сцены видела сидящих их рядом в зале: Лиля трогательно приникла головой в золотистых кудряшках к плечу своей спутницы и что-то жарко шептала ей. Поймав Лилин взгляд, Ляля оскароносно улыбнулась и поприветствовала их обеих. В перерыве между награждениями Лиля подплыла к ней, протянула пухлую лапищу с пунцовым маникюром и торжественно произнесла:
