Я покосился на Гилби, отношения с которым, как уже говорилось, у нас были… гм… натянутые.
– Ты одобряешь?
– Вполне. – Он произнес это слово с таким видом, словно у него живот пучило.
– Как насчет того, чтобы просветить меня относительно предчувствий?
– Завтра, – сказал Макс. – Думаю, как раз завтра вечером мы многое узнаем. Змеи должны выползти из нор.
Что ж, насколько я понимаю, среди тех, кто пожалует на прием к Максу Вейдеру, и впрямь должны оказаться несколько гадюк, крупных во всех отношениях. Аспиды размерами с тех крокодилов, которых мы на островах ловили, резали на кусочки и скармливали саблезубым кошкам…
– Аликс тоже хотела, чтобы тебя пригласили, – прервал мои размышления Гилби.
У-ти, моя лапочка.
– Почему?
– В пару к мисс Тейт. Вдобавок она боится змей.
Куда ни ткнись, всюду Тинни: где Гаррет, там и она – и наоборот. По правде говоря, ничего не имею против.
– Если не приду, значит, не смог подобрать подходящий костюм.
– Манвил проследит, чтобы Дженорд доставил тебе вещи Тэда вовремя. И пожалуйся, не суйся на конюшню, пока прием не закончится.
– Меня туда так и тянет, но я с собой справлюсь.
– Если придешь рано, – с ухмылкой заметил Гилби, – сможешь раскритиковать наши усилия и понаблюдать за прибытием злодеев… то есть гостей.
– Прекрасный план, господа, – сообщил я деловито.
– Аргх! Мы придем!
– Мы? Да я скормлю тебя первой же уличной псине, ты, чудо в перьях!
– Вы там между собой разберитесь, – усмехнулся Вейдер, – а потом извольте явиться, как назначено. Вдвоем не обязательно, достаточно кого-то одного.
– Один и будет. Это я. У меня хоть мозги имеются.
Я встал – наверное, слишком быстро, потому что пол под ногами внезапно покачнулся, будто палуба в шторм.
Да вы что, какое пиво?! Я только горло промочил.
20
– Да хватит по мне топтаться! – Попка-Дурак никак не мог угнездиться: ерзал у меня на плече, хлопал крыльями. Оставалось только надеяться, что это не прелюдия к… сами понимаете, к чему; еще не хватало, чтоб Гаррета украсили тем самым способом, каким обычно пернатые украшают статуи позабытых полководцев. На сегодня испражнений уже достаточно.
Гостиная Макса находилась в укромном уголке на втором этаже дома; впрочем, по высоте этот второй этаж был всего лишь чуточку повыше уровня мостовой. Дело в том, что дом Вейдера стоял на склоне холма, и чтобы добраться до парадного входа, надо было сперва подняться на пятнадцать ступенек, а затем спуститься еще на полдюжины. Поэтому первый этаж располагался ниже уровня земли, общепринятого для танферских зданий.
Ежедневно пользовались кухней, семейной столовой и черной лестницей. Остальная часть дома становилась обитаемой только в праздники. Даже второй этаж – конечно, если не считать кабинета главы дома, откуда Вейдер управлял своей империей. Домочадцы занимали третий и четвертый этажи. Слуги же ютились в закутках и каморках, которыми изобиловали все этажи – в том числе подвал.
Я им не завидовал.
Стоило мне поставить ногу на верхнюю ступень парадной лестницы, как откуда-то сверху донесся приглушенный крик. Я обернулся. Гилби, стоявший в дверях вейдеровского кабинета, пожал плечами и ткнул пальцем в потолок.
Я тоже пожал плечами и стал спускаться, бормоча себе под нос: «Старина Том по-прежнему с нами». Двинулся через выложенный розовым мрамором холл, несколько раз глубоко вдохнул, готовясь взбежать по ступенькам к парадной двери с прытью трепетной лани. Попка-Дурак, несмотря на все мои увещевания, продолжал возиться у меня на плече.
У Вейдера было три сына: Тэд, Том и Тай. Из Кантарда вернулись двое – Том и Тай, но Том оставил на войне свой разум.
Богатые мы или бедные, у всех у нас есть нечто общее. Все мы, так или иначе, были в Кантарде. И все кого-то потеряли. И никто из тех, кто уцелел, не остался прежним.
Но ведь война закончилась. Карента победила. Пресловутые рудники Кантарда теперь принадлежат чародеям, нашим истинным правителям. Карента – могущественнейшая в мире держава. Нам следует гордиться собой.
В этом месяце, впервые за годы жизни трех поколений, не было рекрутского набора.
Мы победили. И потому наш мир распадается на глазах.
Какое счастье, что мы не потерпели поражение!
Казалось, до двери не меньше мили. Стук моих каблуков эхом отражался от стен. В доме, судя по всему, уже начались приготовления к празднеству: во всяком случае, холл лишился всего того, что его обычно загромождало, – ковров, мебели, портретов воображаемых праотцов, старинных доспехов, мечей и пик, а также прочего добра, которое в ненастный день с такой легкостью превращается в оружие…
У двери никого не было: если Макс и страдал паранойей, она явно не успела зайти далеко. Надо бы намекнуть, что неплохо исправить это упущение. Я взобрался по ступеням и остановился перевести дух.
Потом вышел на крыльцо и обозрел окрестности. Безлюдно, как в пустыне. От солнца остался крохотный краешек на западе.
– Если и впрямь решил обгадиться, давай, не тяни, ты, бурдюк с крыльями.
Попугай издал негодующее «Аргх!», затем вдруг заявил:
– Я вызывал тебя наружу. Надо поговорить.
Покойник! Ну конечно! Я знал, что рано или поздно до этого дойдет: недаром он настаивал, чтобы я повсюду таскался с этим доморощенным стервятником. Теперь я и шагу не могу ступить тайком от него. Ни дать ни взять бдительная мамаша.
– Птичка, тебе кранты, – прорычал я. – Слыхала? Кранты!
– Что?
– Это я сам с собой беседую. О чем говорить будем?
– Немедленно возвращайся домой. У нас гости, с которыми справиться можешь только ты.
– Порадовал… – Интересно, что сие означает? Уточнять я не стал – Покойник все равно бы не ответил. Сослался бы на то, что объяснять слишком долго и что нежное попугайское горлышко, мол, разорвется с натуги. Разорвется оно, как же! У этой пташки глотка луженая, в ней ни словечка не застрянет. – Имена назовешь?
– Нет. Поторопись.
Когда-нибудь я задушу их обоих. Одного – за повадки, другого – за вредность.
Ладно, поторопимся. Я выбрал прямой путь. Как не замедлило выясниться, выбор был опрометчивым.
Гранд-авеню от самого порта до Квартала Грез была забита демонстрантами, ратовавшими, естественно, за права человека. В большинстве своем улицу заполняли личности моложе моего. Казалось невероятным, что они собрались здесь в таком количестве, вместо того чтобы рассеяться по сотням мелких городишек, хуторов и ферм. С другой стороны, ненависть к не-людям – болезнь застарелая. Славное прошлое Каренты пестрит кровопролитными войнами. И сегодня многим людям постарше вашего покорного слуги, обремененным семьями и доходными местами, нетерпимость свойственна ничуть не меньше, чем безусым юнцам, не имеющим в этой жизни никаких перспектив.
