Докуренная до фильтра сигарета обожгла мне пальцы, и я с
наслаждением раздавил ее на полированной крышке стола…
1986
Комментарии к полузабытому
«Нелетная погода»
Когда меня наконец уговорили все вошедшее в эту книгу
издать, я вытащил рукопись «Нелетной погоды», лет пятнадцать пылившуюся в
дальнем углу – машинопись выцвела, края лохмами, – бегло пробежал и вдруг
с нешуточным удивлением обнаружил, что мне за этот роман совершенно не стыдно.
А, собственно, почему я полагал, что мне за него должно быть стыдно? Он все же,
смею думать, нисколечко не наивный и не устаревший. Он просто-напросто пронизан
солнечным оптимизмом Полдня XXII века, тем самым, которым мое поколение
заразили Стругацкие. Сами они в пору, когда «Нелетная погода» писалась, уже,
зябко подняв воротники, вышли из своего Полдня в другие, более ненастные миры,
где серые тучи на небе появляются гораздо чаще, чем безмятежное солнышко. Но
мы-то, мы были гораздо моложе, а потому еще оставались в Полдне. Мы были молоды
и оттого считали, что Полдень не кончается.
Вот и получился ничуть не грустный, без единой тучки на
небе, оптимистический роман о людях, которые не опускают рук, когда им нелегко,
потому что живут они, не забывайте, в Полдне. Сейчас даже удивительно, что
роман вышел таким легким, опереточным в хорошем смысле, если вспомнить, что писался
он, когда автору было невероятно тяжело и тоскливо – ну, чисто личные причины.
Но вот поди ж ты! Двадцать лет спустя я не отыскал в «Нелетной погоде» и тени
тогдашнего тяжелого времени. Ни следа. Странно даже.
И то, что роман остался неизданным, тоже странно – какая-то
череда необъяснимых случайностей.
Хотя, быть может, дело еще и в том, что однажды появилось
вдруг твердое убеждение, что второй его части уже никогда не будет. Я ее
прекрасно видел в уме, она вполне сложилась, я прекрасно знал, что там произойдет
и чем все кончится. Но что-то изменилось. Скорее всего, к той поре и для меня
самого тоже кончился Полдень, и я тоже из него вышел вслед за мэтрами, другой
дорогой, но под то же самое неприветливое небо, большей частью низкое и серое.
И оптимизма вроде бы меньше не стало, и написанная после «Погоды»
«Провинциальная хроника начала осени» заканчивается ничуть не уныло и не
безнадежно – наоборот, сильные и смелые герои, с веселой яростью сверкая
мечами, бросаются в бой, где их определенно ждет победа… И сражаются они как
раз под ясным солнечным небом…
Все так, но это уже какой-то другой Полдень. С маленькой
буквы. Просто полдень. А тот, что с большой, уже никогда не вернется. И я не
буду врать, что мне его не жаль. Еще как жаль. Из-за того, что он кончился для
меня лично, не менее десятка повестей так и легли недописанными, хотя до финала
в иных оставалось совсем немного. Но что поделать, если вещи эти могли быть
завершены только посреди Полдня…
«Мы никогда не звали его Джо»
Самое интересное, что в советские времена эту повестушку,
практически не раздумывая, с ходу отвергли не менее десяти журналов и
издательств. Казалось бы, она была идеологически выдержанная и насквозь
правильная – очередное обличение порочных нравов заокеанского супостата. А вот
нате ж вам! Отвергали с поразительным единодушием, и даже, к моему тогдашнему
изумлению, однажды опасливым шепотком прозвучало что-то вроде: «Антисоветчина…»
А в общем, теперь мне ясно, что ничего в этом не было
удивительного. Ведь эта безделушка, по-моему, никакой не «политический
памфлет», а рассказ о жуткой и тупой Бюрократической МАШИНЕ, не зависящей ни от
идеологии, ни от географии, способной со всем усердием грохотать вхолостую,
ради себя самой, имитировать работу и прилежание без всякой связи с реальной
жизнью и без малейшей пользы…
«Страна, о которой знали все»
Опять-таки – не памфлет, а маленькая повесть о той же
Бюрократической МАШИНЕ, живущей для себя, ради себя и по собственным законам.
Между прочим, то, что вы прочли – только одна сюжетная линия из двух. Была и
вторая. Параллельным курсом шли две истории – незадачливого разведчика, однажды
выдумавшего целую африканскую страну, и тамошнего корреспондента ТАСС.
Последний, очень быстро просекши истинное положение дел, тем не менее продолжал
со всем усердием разоблачать очередные империалистические происки в свободной
Африке – ну, что поделать, работа у человека такая, разоблачениями империализма
только и жив, при хлебе с икрою… А заканчивалось все тем, что однажды они случайно
встретились в баре, излили друг другу душу и от отвращения к себе нажрались до
такой степени, что забыли, кто есть кто, и разведчик поперся в корпункт ТАСС, а
журналист, соответственно, долго колотился в проходную разведцентра.
Ну вот, а потом один шустрый редактор без моего, собственно,
согласия и ведома вычеркнул всю линию советского журналиста, послал в печать, и
получилось то, что получилось. Рукопись, увы, была в единственном экземпляре,
сейчас уже не восстановить.
«И навсегда забыть Эдем»
Это и в самом деле были наброски для большого романа с
тайнами, знойными страстями, приключениями и спорами, который опять-таки
никогда не будет написан – потому что и его писать можно было только посреди
Полдня…
