– Вы здесь давно?
– Вторую неделю. Успел многое обдумать. Почему
неизведанное всегда выглядит так обыденно? Никаких небесных знамений,
откровение в грозе и буре. Незаметно и скромно мы с вами стали свидетелями
эпохальнейшего события – и что же? Полагается что-то чувствовать, какой-то
щемящий трепет – но нет, ничего. Может быть, все дело в масштабах, а они
настолько грандиозны, что сознание не в состоянии соответственно отреагировать
– так, как оно отзывалось на новенький диплом, первые успехи, взгляд любимой
женщины?
– Возможно, – сказал Снерг.
– Знаете, Станислав, я почему-то ощущаю себя сейчас
адвокатом дьявола. Знакомо вам такое понятие?
– Признаться, не помню.
– Когда церковники решали вопрос о канонизации будущего
нового святого, один из них скрупулезно рассматривал недостатки кандидата,
порочащие моменты, препятствующие обстоятельства. Адвокат Дьявола. Вот и я…
Случившееся, естественно, не поставит историю с ног на голову и не опровергнет
фундаментальные законы, но уточнение частностей, расширение знаний, прояснение
темных мест будет иметь и теневые стороны. Рухнут чьи-то концепции, теории,
потеряют значение или вовсе окажутся ошибочными чьи-то работы. Я уже сейчас
могу назвать как минимум десяток моих коллег, чье будущее… Чем дальше в глубь
веков, тем больше неудобств, потому что чем дальше назад, тем фрагментарнее
наши знания…
– Но зато, если эффектом научатся управлять, история
станет даже более точной наукой, чем математика. Александрийская библиотека,
библиотека Ивана Грозного, неизвестные трагедии Эврипида – содержание всех не
дошедших до нас книг, рукописей, документов откладывалось в чьей-то памяти,
кто-то их читал. И встречи, разговоры, собрания, после которых не оставалось
записей.
– Все правильно, – сказал Голубцов. – Плюсы
многократно превосходят минусы. И все же, чисто по-человечески
рассуждая, – найдутся и обиженные, недовольные.
– Я об этом уже подумал, – сказал Снерг. –
Допустим, что человеку предоставляется возможность ознакомиться с жизнью
огромного количества своих предков. Каково-то узнать – не теоретически
допуская, а увидеть своими глазами – что среди них были и мерзавцы, палачи?
Увидеть их за работой? В длинном ряду наших предков масса не-ангелов. Чисто
психологическая проблема. Нет, с ума никто не сойдет и веру в человечество не
потеряет, но настроение надолго испортится… Пусть у немногих – все равно.
– Мне кажется, вы преувеличиваете, – сказал
Голубцов. – Мы и так знаем, что не все наши предки были праведниками с
белоснежными крыльями. Но предков у нас так много, и так удалены во времени
многие грешники, что сон останется сном…
– Вы правы, – сказал Снерг. – Я просто
перебираю нюансы. Мне ведь, как и вам, впервые предстоит обсуждать проблему,
непосредственно затрагивающую интересы всего человечества. Вдобавок сам к ней
вплотную причастен…
Глава 5
Гости и расставания
Ровно в девять видеофон залился протяжной трелью. Панарин
вскочил, с закрытыми глазами проделал несколько гимнастических упражнений,
больно ударился коленом об угол стола и проснулся окончательно, оказавшись
посреди солнечного утра. Короткий сон великолепно освежил, словно он спал не
три часа, а тринадцать. «Каратыгин!» – вспомнил он с маху и сразу поскучнел.
– Доброго ранку, – сказал Гуго (он две недели
назад женился на молодой специалистке из Киева). – Ну, проснулся,
командор?
– Проснулся, – сказал Панарин. – Запрос о
Снерге послал?
– Ага. Станислав Снерг. Последние три недели находился
в Мехико. То есть код для сообщений он заявил в Мехико, а вообще-то
странствовал по джунглям. Снимал там. Вчера вечером вылетел из Мехико в
Красноярск, но сигнала «дома» на красноярской квартире не оставил.
– Ничего, – сказал Панарин. – Знаю я, где его
в таком случае искать. Спасибо.
Он отключил видеофон и отправился в кухню. Рассеянно
соорудил трехэтажный бутерброд, откусил огромный кусок и попытался вычислить,
где могла поселиться Ирена. Узнать это через справочную было бы полуминутным
делом, но элемент неизвестности – так гораздо интереснее.
Тоненько запел сигнал у входной двери. Панарин поспешил
туда.
На площадке стояла очаровательная блондинка в легком белом
комбинезоне и смотрела с такой светской невозмутимостью, будто и не видела, что
хозяин босой и растрепанный, а рот у него набит. Начни он суетиться, получилось
бы и вовсе смешно, а он не любил выглядеть смешным, перед женщинами особенно.
Сообразив это, Панарин медленно прожевал, убедился, что не поперхнется и
сказал:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – сказала девушка. –
Разрешите войти?
– Конечно, – сказал Панарин, отступил, схватил с
полочки гребешок и причесался за спиной гостьи, закрывая дверь, –
проходите, садитесь, минуту, я сейчас.
Когда он вернулся, незнакомка уютно и непринужденно
устроилась в его любимом кресле, словно бывала в этой комнате не раз. Плоскую
сумочку, которую Панарин впопыхах не заметил, она положила на столик рядом с
собой.
– Я вас оторвала от завтрака? – спросила
она. – Продолжайте, я подожду.
– Ничего, я успею, – сказал Панарин, усаживаясь
напротив. Мимоходом зацепив взглядом сумочку, он увидел на обращенной к нему
стороне синий глазок, пульсирующий и словно бы бездонный. – Вы из
Глобовидения?
– Знакомы с нашей аппаратурой? – подняла она брови
отрепетированным жестом легкого изумления.
– У меня есть знакомые в Глобовидении, и я немного
разбираюсь в вашей аппаратуре.
– И кто же?
– Станислав Снерг.
– Ах, Стах, патрон тайн… понятно. Как вас зовут, я
знаю. Я – Марина Банишевская.
– Прекрасно, – сказал Панарин. – Я только
вчера жаловался, что нас совершенно забыли асы Глобовидения.
– Это комплимент?
– Нет, просто я серьезно отношусь к стерео и знаю, что
вы известны не менее чем Снерг или Грандоцци.
– Господи… – она рассмеялась. – Разве можно
так обращаться с женщиной? Вы должны были подтвердить, что это – полновесный
комплимент, что я могу быть только асом, сразу, мол, видно.
– Но ведь вы пришли ко мне не как женщина?
– А вам бы этого больше хотелось?
– Ну… – сказал Панарин.
– Вот я вас, наконец, и смутила. А то вы упорно не
смущались, у меня даже спортивный азарт появился. Смутила? Или дело в другом –
вы привыкли, что женщина должна соблюдать определенные правила игры? Ну-ка,
признайтесь.
Панарин взглянул в ее темные глаза. И не нашелся, что
ответить.
– Так признаетесь?
– Да, – сказал Панарин, – наверное, это
подсознательное. Мы отчетливо сознаем, что женщины равноправны, но в нас сотни
лет культивировались стандарты относительно правил игры.
