– Да нет, – сказал Панарин. – Привыкаю
помаленьку.
– Нахал. Ко мне невозможно привыкнуть.
– Я постараюсь.
– Глупости какие. Я меняюсь, как море, я легка, как
беда, в вековечнейшем споре озорства и стыда… Шеронин. Между прочим, посвящено
мне.
– Надо же…
– Не иронизируй, наверняка сам не умеешь писать стихи и
потому завидуешь. И тебе никто стихов не посвящал, тебе этого не понять. Все,
пришли. Мне здесь нравится.
В полумраке ритмично вспыхивали красные, синие и желтые
ажурные фонарики, по стенам проплывали тени каравелл, конных рыцарей и
старинных замков, голос певца был грустным, как письма, которые остаются
неотправленными:
– Звезды в желтых листьях умирали,
их сгребали кучами и жгли.
Шла Любовь в накидке из Печали,
шла печаль в накидке из Любви…
– Понял? – прошептала ему на ухо Марина, прижалась
теснее. – Все перемешано до абсолютной неразделимости…
Панарин опустил лицо в пушистые волосы.
«Вот и все», – обреченно подумал он, радуясь этой
обреченности.
– Марина, – сказал он, цепенея от нежности.
– Что? Сама знаю. У тебя никогда не было такой, как я?
Верю, потому что я уникальна.
– Я…
– И это знаю, поцелуй меня.
Они были не одни в зале, но это не имело значения – не
существовало ни зала, ни Эвридики, только музыка и они.
Марина мягко отстранялась:
– Пойдем. У меня опять приступ сумасбродства. Хочу
попасть куда-нибудь далеко отсюда. Есть здесь таинственные места, заколдованные
замки?
– Есть, – сказал Панарин. – А кто недавно
подсмеивался над поисками заколдованных замков, чаши Грааля?
– То было днем, а теперь ночь…
…Панарин посадил мобиль у огромной скалы, похожей на
безголового верблюда, в густой тени. Опустил верх.
– Это и есть прославленное в туристских проспектах
место? – спросила Марина, с сомнением озираясь. – Ты с дороги не
сбился?
Мобиль стоял на каменистой равнине, кое-где вздыбленной
скучными выветрившимися скалами. Красоты здесь было не больше чем в ящике с
песком. Издали доносился глухой размеренный шум воды. В небе желтел серпик
Орфея, лежавший рогами вверх, как пектораль на груди невидимого великана.
– А где же хваленый Мост Фата-Моргана?
– Пошли, – сказал Панарин.
– Ну хотя бы драконы здесь водятся?
– Мы их заклинаниями отпугиваем, – сказал Панарин
и включил фонарик. – Ну, пошли.
Они спустились по отлогому склону, обходя высокие пучки
жесткой колючки. Несколько минут шли, петляя, меж каменных стен. Белый луч
фонарика метался по ноздреватому камню, дергающиеся тени, казалось, отпрыгивали
в темноту, и скоро начало мерещиться, что кто-то и в самом деле крадется следом
– такое тут было эхо.
– Ну и лабиринт, – сказала Марина. – Ты куда
заманил беззащитную девушку?
– Прямо к Минотавру. Я у него на процентах
работаю, – сказал Панарин не оборачиваясь. – Вот, а теперь начинается
самое интересное… Сворачивай за скалу, иди первая.
Он пропустил ее вперед и двинулся следом, заранее улыбаясь –
ночью водопады производили особое впечатление. Испуганное ойканье – Марина
отпрянула назад, и Панарин придержал ее за плечи.
– Ну-ну, не упадешь, – сказал он. – Пришли.
Стоило шагнуть за скалу – и человек оказывался на узеньком,
не шире трех метров, карнизе, над пропастью. Отсюда открывался вид на десятки
километров вперед, а слева, далеко внизу, широкая спокойная река обрывалась
высоким водопадом, струйчатым занавесом, серебристая лунная дорожка дробилась
облаком сияющей пены, и река косо уходила вправо, под скалу, на которой они
стояли.
– Да… Но все же?
– Тихо, – прошептал Панарин, не выпуская
ее. – Сейчас…
Багровый диск Энцелада, второго спутника, показался из-за
горизонта, оторвался от него, поплыл по небу со скоростью воздушного шара.
Скалы отбрасывали две тени, полосу пены и брызг на гребне водопада пронизали
радужные сполохи, перекинувшие феерический сверкающий мост между двумя
берегами.
Это продолжалось примерно полминуты, потом вспышки чистых
спектральных цветов стали тускнеть, и мост незаметно растаял.
– Вот так, – сказал Панарин. – Два
разноцветных спутника, минеральные примеси в воде, а впрочем, планетологи еще
не до конца выяснили насчет этой ночной радуги…
– Перестань, – Марина высвободилась и встала лицом
к нему. – Ну и тип – он в таком месте, с ним такая девушка, и он ей
рассказывает о минеральных примесях… Или собрался меня здесь утопить?
– Вот именно, – сказал Панарин. – Чтобы
никакого фильма. Таинственное исчезновение известной журналистки. Скалы хранят
тайну. В традициях ваших штампов.
– Ну-ну, не нужно насчет штампов, иначе вправду спихну
в водопад. Что ты молчишь? Расскажи что-нибудь о минеральных примесях.
– Они примешиваются.
– К чему?
– К воде.
– Как интересно… Тим, ты меня боишься?
– С чего бы вдруг?
– С того. Ты же боишься подпасть под мое очарование, и
признаться в этом боишься.
– Ну и боюсь, – сказал Панарин. – Мы же не
роботы, в конце-то концов. – Он взял ее за плечи и заглянул в
глаза. – Зачем я тебе?
– По правилам игры мне это полагается спрашивать.
– Знаю я твои правила игры.
– Ой ли? Ничего ты не знаешь, кроме того, что я… –
Марина притянула его голову, крепко поцеловала в губы, налетевший ветерок
взметнул ее волосы и забросил на шею Панарину, словно петлю накидывал. Торопясь
прогнать эту мысль, Панарин обнял Марину и перестал слышать рокот водопада.
– Нет, – Марина решительно отстранила его. –
Вернемся в поселок, ладно? Здесь все время кажется, что за тобой
шпионят. – Она запрокинула голову, всматриваясь в звездное небо. –
Вот эта монетка. – Она коснулась прикрепленного к лацкану куртки Панарина
диска, действительно напоминавшего старинную монетку.
На ее платье поблескивал такой же. Каждый отправлявшийся за
пределы поселка обязан был надевать датчик – тот передавал спутникам «Динго»
данные о работе сердца и местонахождении человека. Шпионством это никак нельзя
было назвать, но любой оператор «Динго» без труда мог определить, что эти двое
стоят сейчас вплотную друг к другу, и ритмы работы сердец несколько отличаются
от нормальных, правда, в таких случаях по неписаному закону оператор убирал
изображение с экрана, полагаясь лишь на звуковой индикатор ритма сердца, но
Панарин не стал ей этого объяснять, не надеялся переспорить.
