– Ну что же, – сказал Каратыгин. – Попытаемся
понять и не понять друг друга… Признаться, почти все, что вы говорили, я уже
слышал. Любопытно получается, вы не находите? Я не могу дать зримое описание
электротока, вы – интуиции, выходит, мы оперируем схожими категориями?
– Да, – сказал Снерг. – Что ж, в конечном
итоге все решат не мои или Банишевской труды и не ваша логика вкупе с
рационализмом… Но не верится мне, что человечество отвернется от звезд…
– Господи, звезды… Не считайте меня узколобым
консерватором, но тогда я не понимаю, зачем нам звезды? Вернее, не рано ли? К
чему были бы современникам Уатта дискуссии о проблемах овладения энергией
атома? Всему свое время. – Он наполнил стаканчики. – Не исключено:
такое настроение оттого, что Ойкумена оказалась бедноватой по части сюрпризов,
никаких мыслящих океанов и разумных кристаллов мы не нашли. Вообще ничего
сногсшибательного не встретили. Сколько-то видов экзотических инопланетных
животных – это не очень поражает воображение, вы согласны? Фантастика приучила
нас и не к тому… И не так уж нам интересно, что в полуобжитой Ойкумене
происходит. И не так уж мы туда рвемся. Возьмем хотя бы Эльдорадо – отличная
землеподобная планета, первый опыт устройства крупной колонии. Вы молоды, а
я-то помню, как рвалась туда молодежь, и не только молодежь. И что же? Три города,
триста пятьдесят тысяч человек, но что-то туда больше не рвутся, и ваше
Глобовидение уделяет Эльдорадо пять минут в неделю…
– Может быть, так и надо? – спросил Снерг. –
Вам не приходило в голову, что это – порог? Что мы стоим перед очередной
ступенькой? Нет, мы не выработали всех ресурсов этой ступеньки, нынешней, но не
означают ли наши… да, некоторые разочарования, терзания, недоуменные вопросы,
споры, что близится новый виток спирали? Что мы интуитивно чувствуем его
приближение? Я в это верю.
– Ну, а я не вижу признаков приближения вашего
очередного витка. Энергетическими ресурсами Солнца мы не овладели полностью.
Новых кораблей нет. Потребности отправиться на колонизацию Ойкумены большая
часть человечества не испытывает.
– Вы снова о чисто технических проблемах, – сказал
Снерг.
– Но чего же вы ждете?
– Не знаю, – признался Снерг. – Впечатление
такое, будто что-то назревает, угадать бы, что… Знаете, как это бывает перед
грозой?
«Все-таки препоганая ситуация, – подумал он. – Два
человека, не сказать, чтобы глупые или ограниченные, не могут понять друг
друга, не говоря уже о том, чтобы кто-то кого-то переубедил, – мыслят в
разных плоскостях, верят в разное, оперируют разными понятиями и критериями, и
каждый на свой лад желает добра человечеству – что, в свою очередь, заставляет
еще решительнее расходиться во мнениях, взглядах на будущее. Как же мы в таком
случае с андромедянами-то договоримся, если друг друга понять не можем? Или не
хотим?»
– Кстати, об Эльдорадо, – сказал Каратыгин тоном,
показывающим, что время спора отошло (если вообще был спор). – Сюда
привезли картины с какого-то их местного вернисажа, и идет вокруг них спор.
– Они здесь?
– Да. Странные какие-то картины.
– Ну, странного на острове Буяне хватает, – сказал
Снерг. – И как скоро вы собираетесь внести предложение о Референдуме?
– Недели через три, как только уйду в отпуск. Вы вполне
успеете за это время подготовить убедительный фильм, – сказал Каратыгин
без тени иронии, просто как человек, уверенный в своих силах.
– А если за это время «икарийцы» добьются успеха?
– Вы же это просто из желания подпустить детскую,
простите, шпильку, говорите.
– Быть может, – сказал Снерг. – В давние
времена, рассказывают, детский пальчик, заткнувший дыру в плотине, спас едва ли
не целую страну…
– О давних временах многое рассказывают, –
Каратыгин пружинисто встал. – Простите, дела, дела и дела. Через час у
меня совещание. До свиданья.
– До свиданья, – сказал Снерг.
Он задумчиво проводил взглядом массивную фигуру Каратыгина.
Интересно, как бы Каратыгин повел себя при «громе с ясного неба» – сиречь
успехе «икарийцев»? Человек действует, руководствуясь определенной системой
ценностей, опираясь на определенный комплекс знаний, его действия и поведение,
в общем, нетрудно предсказать. Но, предположим, в жизнь внезапно вторгается
нечто, нечто, изменяющее комплекс знаний, систему ценностей, представлений и
критериев – как поведет себя тогда объект наблюдения? Скорее всего, именно
тогда начнут с пулеметной частотой вспыхивать табло «Непредсказуемо», «Не
прогнозируется». Наверняка…
«Ну, а ты-то, ты сам, – спросил себя Снерг. – Ты
вырос в определенную эпоху, при тебе человечество еще не перешагнуло на
следующую ступеньку, так можно ли прогнозировать собственное поведение в
момент, когда грянет гром с ясного неба?»
Но вряд ли стоит над этим задумываться – ведь не будет
огненных небесных знамений, откровений в грозе и буре, звезды не сдвинутся с
мест, и земля не встанет дыбом, не зря повелось исстари – те, кто своими
глазами наблюдают исторические события, весьма часто не могут оценить их во
всем величии. Это – привилегия потомков… и участников событий.
А можно ли считать тебя участником событий? Безусловно. В
подготовке Референдума тебе отведена роль не главного героя, но и не статиста
«без речей», а уж Референдум, определяющий на ближайшие годы планы космической
экспансии человечества, никак не отнести к малозначительным событиям.
Откуда же тогда это ощущение недовольства собой? Тебе нет
еще тридцати, у тебя есть работа, и ты ее любишь, добился уже многого, у тебя
есть Алена, ты ее любишь, и она тебя любит, у тебя есть друзья, интересные
встречи, и ты небесполезен для людей. Что же тогда? Создалось впечатление, что
с Тимкой Панариным – что-то схожее, и не с одним Тимкой – что же с вами в
таком случае происходит, молодые люди благополучного сто четвертого года? Что
остается недосказанным?
– Станислав Сергеевич?
– Он самый, – сказал Снерг.
Молодой человек спортивного склада присел рядом с ним на
траву несколько скованно и неуверенно, словно вообще не привык иметь дела с
природой даже в такой ее полуцивилизованной ипостаси, как дача в тайге не так
уж далеко от города. Это сказало Снергу многое, он хорошо знал таких – мышечный
тонус поддерживают спортзалы, отпускные дороги пролегают по городам, славящимся
памятниками архитектуры и изощренной туристской индустрией, не позволявшей
клиенту и пальцем шевельнуть. Они не отходят и ста метров от станции
монорельса, городской видеофонной сети и телестен. Обыкновенная тайга для них –
все равно что другая планета. Урбанизированные на молекулярном уровне
братцы-земляне. Снерг не испытывал к ним ни жалости, ни превосходства – просто
сам он жил иначе.
– Простите, что побеспокоил, Станислав Сергеевич, но у
меня к вам дело. Я знаю, что здесь не принято говорить о делах…
– Вообще-то да, – сказал Снерг. – От дел
здесь отдыхают.
