– Меня извиняют два обстоятельства. Во-первых, я в
течение недели безуспешно пытался разыскать вас по месту работы или жительства
– вы находились за пределами континента, прибыв же в Сибирь, исчезли.
Во-вторых, льщу себя надеждой, что мое предложение окажется для вас
небезынтересным и послужит к вящей пользе сторон.
Что-то в его интонации и обкатанных, как галька, текучих
фразах заставило приглядеться к нему повнимательнее. Что Снерг и сделал.
Длинные волосы и борода были свойственны модам многих эпох, и нынешний век не
составлял исключения, но во все века существовали свои отличия. Так и
здесь – прическа незнакомца веку не соответствовала, то ли выглядела
театральным париком, то ли принадлежала человеку, вынужденному считаться с
зависящими не от него правилами, а ими могли быть только…
– Простите, с кем имею честь?
– Дмитрий Никитич Драгомиров, священник.
– Так, – сказал Снерг. – Значит, вас можно
называть отцом Дмитрием?
– Естественно, если это не вызывает у вас неловкости –
мы практически ровесники.
Снергу как раз было немного неловко. Церковниками он, как
большинство людей, не интересовался, просто-напросто не вспоминал о них, а если
и вспоминал, они вызывали те же чувства, что и гвардейцы в старинных мундирах у
королевских дворцов – любопытное удивление. Как и короли, немногие короли,
сохранившиеся на планете, церковь существовала только потому, что не было
особой необходимости ее упразднять – никому она не мешала, влияние за последние
сто лет потеряла окончательно. Словом, пользы от нее не было никакой, но и
вреда тоже. Ходили разговоры, правда, что церковь давно уже пытается, используя
последние достижения науки, научно доказать существование Господа Бога, но,
во-первых, этим она безуспешно занималась третью сотню лет, а во-вторых, жаль
было тратить время на то, чтобы заниматься ею из чистой любознательности.
Репортажи о королевских домах, Ватикане и храмах Востока, проникнутые
откровенным юношеским любопытством, делали и до сих пор начинающие журналисты,
еще не переболевшие удивлением перед анахронизмами, но те, кто имел уже
кое-какой стаж и опыт, считали такое для себя несолидным. Так что церковники
мирно существовали себе где-то, едва ли не в параллельном пространстве, никого
они не заботили и сами, судя по всему, не считали нужным менять систему
сложившихся отношений. И Снерг не представлял себе, что говорить и как
держаться, однако надеялся на наработанную журналистскую хватку и умение
общаться с самыми разными людьми.
– Кое-кого, надо сказать, откровенно забавляет возможность
обращаться к нам согласно нашим традициям, – сказал Драгомиров. – Но
если даже в основе лежат такие чувства, нас это никоим образом не оскорбляет.
– Итак, отец Дмитрий, – сказал Снерг. Поискал в
памяти подходящие архаизмы и взял с земли оставленную Каратыгиным бутылочку
коньяка – там еще оставалась половина. – Не угодно ли? Его, как говорится,
и монахи приемлют.
– Благодарствуйте, – отец Дмитрий принял
стаканчик. – Станислав Сергеевич, я – не священник при храме. Диссертацию
я защитил по вопросам, касающимся возможных точек соприкосновения современной
церкви и современной науки.
– Это, мне кажется, не новая тема?
– Отчасти, поскольку в науке происходят регулярные
качественные изменения. В настоящее время мне оказали честь, назначив
руководителем Минусинского центра, где мы в меру своих скромных усилий пытаемся
доказать существование Господа, пользуясь данными, имеющимися у современной
науки. Вы, должно быть, слышали о нас?
– Немножко, поскольку это мой родной город.
Драгомиров улыбнулся:
– В какой-то мере мы берем реванш. Вы достаточно долго
и упорно использовали наши священные книги, пытаясь интерпретировать отдельные
тексты как упоминания о инопланетных звездолетах, працивилизациях.
Писатели-фантасты и астроархеологи особенно в сем многогрешны… И вы, я думаю,
не станете испытывать неудовольствия оттого, что роли некоторым образом
переменились?
– Ради бога, сколько угодно, – сказал Снерг.
– Вот именно – ради бога…
– Это даже интересно, – сказал Снерг.
– Нам тоже весьма интересно наблюдать за астроархеологами, –
заверил отец Дмитрий. – Но ваш интерес к нашей работе, спорадический
интерес, согласитесь, выхода на массовую аудиторию не получает. Меж тем мы
именно хотели познакомить с нашей работой возможно большее количество людей.
Им, несомненно, будет интересно.
– Вполне вероятно, – сказал Снерг.
– Потому мы и решили обратиться к вам – вы не только
известный журналист, но, что гораздо важнее, редактор программы – «Т – значит
тайна». Весьма популярной среди зрителей Глобовидения программы.
– Вы абсолютно правы, – сказал Снерг. – Вы
хотите, чтобы я посетил ваш центр?
– Мы весьма желали бы этого, дальнейшее зависит от
того, какое впечатление на вас произведет то, что вы у нас узнаете – либо
займетесь этим сами, либо поручите кому-то другому.
– Простите, но может оказаться так, что…
– Я надеюсь, мы вас заинтересуем, – сказал
Драгомиров. – Право, у нас есть чем заинтересовать даже такого искушенного
человека, как вы. И не в последнюю очередь потому, что это – необычно…
Снерг никогда не возводил чопорность в идеал.
– Вот именно – необычно, – сказал он. –
Оттого до сих пор находятся люди, которые идут к вам венчаться. Это так
необычно…
– Не буду с вами спорить. И все же стоит избегать
однозначных толкований. Мы с моей невестой шли к венцу отнюдь не из любви к
экзотике.
– Да, конечно, – сказал Снерг. – Я понимаю.
– Временами меня удручает позиция иных деятелей
искусства. Взять хотя бы… помните эту кинокомедию? Ту, где современный
священник шарахался на пляже от девушек в купальниках, крестился на видеофон и
считал гиперпространство преддверием ада. Это несерьезно, глупо и убого и в
конечном счете компрометирует вас самих.
– Не спорю, – сказал Снерг. – Однако вам не
кажется, что многое и многое из вашей истории дает все же повод? Или может
создать определенное устойчивое впечатление.
– Но разве у науки не было флогистона, плоской Земли,
самозарождения мух из грязи – своего «многого и многого»? Позвольте уж и мне
быть откровенным. Мне кажется, что в основе вашего добродушия лежит благодушное
сознание того, что мы перестали быть для вас серьезным противником. Так,
чудаки…
– Вас это обижает? – спросил Снерг.
– Скорее, огорчает. Мы не капитулировали, Станислав
Сергеевич. Мы далеко ушли от времен «испанского сапога» и костров и не жалеем
об этом, инквизиция забыла наш главный постулат – убеждение – и принесла
нам самим немало вреда. Мы хотим убедить. Для этого нам приходится быть
учеными, экспериментаторами. Верить не потому, что это нелепо, а потому, что
это логично и подтверждено фактами. Таким девизом мы давно уже руководствуемся.
И я хочу верить, что к нашей работе вы подойдете без предубеждения.
