– Совершенно верно. И этот инцидент они могут
воспринять как первый звонок к началу спектакля.
– А моего, к примеру, элстата у них нет и быть не
может… – сказал Снерг. – Но если они услышали первый звонок, могут
выдумать что-то новое? Ведь ваш следующий за поражением вашего сотрудника ход
предугадать нетрудно.
– Но, Стах, – сказал Мозес. – Это же не
андромедяне и не Сатана. Это земляне, с которыми происходит что-то непонятное и
странное.
– Вы к тому, что меня там не съедят?
– Если хочешь, так. Они же сами тебя приглашали. Что
если они не без умысла раскрылись именно перед журналистом?
– Почему же тогда они выставляют с планеты человека
«Динго»? Не вяжется одно с другим.
– Не вяжется, – согласился Мозес. – Но это,
повторяю, земляне. Свои. Наши. Не понимаю, что у них там творится, но это –
кусочек Земли. Или оставался таковым до последнего времени. Что касается моих
личных впечатлений… чувств парапсихолога…
– Стах видел картины, – торопливо вставил
Сергачев. – Тот же эффект.
– Прекрасно, тогда он поймет. Не то. Не такое. Подобных
ощущений я не испытывал ни на одной обитаемой планете. Я не могу проникнуть в
суть.
– Блокада? – спросил Снерг. – Как в том
эксперименте в Найроби?
– Нет. Что-то другое, не могу взять суть, но это не
блокада. И временами… временами казалось, что я то ли лишился своих
способностей, то ли не умею их применять – это дядюшка Мозес-то, давно
изучивший свои возможности…
– Вы должны лететь туда, Стах, – сказал
Сергачев. – И Шеронин с Пчелкиным пусть летят. И вообще кто угодно. Мы
пока расписываемся в своем бессилии. Попробуйте вы, эмпирики.
– Ага, наконец и эмпирики на что-то пригодились, –
сказал Снерг. – Эй, Томми, так тебя и сяк, уйди и не маячь, но – «мистер
Аткинс, просим вас!» – когда зовет трубач. Каратыгин другого мнения об
эмпириках.
– У него чисто технические задачи и сложности. Мне
пора. Куда вы едете завтра?
– К попам, по их настоятельному приглашению.
– Это несерьезно, Стах. К чему вам эти богоискатели с
компьютерами?
– Я обедал.
– Хорошо, день не в счет. Послезавтра я вас найду. До
встречи.
– Припекло их крепко, – посмотрел ему вслед
дядюшка Мозес. – Мой дядя Вилли как-то работал над поэмой вдали от
цивилизации. Две недели он блаженствовал в хижине, витая в эмпиреях, но однажды
к нему под кровать приползла вздремнуть очень молчаливая змеища. Стенка была
хлипкая, и дядя Вилли смог проскочить насквозь. Ты думаешь: к чему шутить в
такую минуту? Я уверен, то же самое подумала и змеища, когда дядя Вилли
принялся пулять в нее сучьями. Ей-богу, до чего сейчас «Динго» похоже на дядю
Вилли – дрыхло-дрыхло, и вдруг – змеища под кроватью…
– Мутно что-то на душе, – сказал Снерг.
– Брось. Эта тайна, я уверен, относится к разряду
быстро познаваемых. Хотя бы потому, что в нее посвящено триста пятьдесят тысяч
человек.
– Которые молчат, – сказал Снерг.
– А их спрашивали? Кто-нибудь сказал им: «Братцы, мы же
из одной деревни, расскажите-ка, что у вас делается, почему воды в рот
набрали?» Человек устроен так, не может не поделиться с другим и радостью, и
печалью, нужно только уметь его разговорить. Может быть, и твои
психологи-двойники появились, потому что им хотелось с кем-нибудь поговорить… А
тебе нечем поделиться со старым толстым негром? Учти, я ведь тебя чую. Смурно
тебе?
– Смурно, – сказал Снерг. – Стоишь на
обочине, а что-то проносится мимо, как монор, что-то большое и ватное…
– Сумей найти свою станцию и сесть. Да ты ее уже нашел.
– Эльдорадо?
– Ну, не только. Как компонент, братец. Точнее не может
выразиться старый колдун.
– Я так и не добился ответа в прошлый раз, в
Найроби, – сказал Снерг. – Почему до сих пор не создана «Единая
теория парапсихологии»?
– Видимо, по тем же причинам, по которым физиками до
сих пор не создана единая теория поля. Не доросли пока. Не умеем… Ты знаешь, я
тебе завидую немножко – видеть во сне прошлое… Это решит многие загадки.
Все, что мы забыли, утратили…
– Лично я пока не видел ничего из ряда вон
выходящего, – сказал Снерг.
– Ну, все еще впереди, так что не унывай. А ты знаешь,
что мы сегодня вечером делаем? Твоя Алена пригласила старого толстого дядю
Мозеса на пельмени.
– К сожалению, не могу должным образом ответить на тот
обед…
Они расхохотались. Тогда в Найроби Снерг только на другой
день узнал, что для фирменного блюда, которым их накануне угощали в деревне,
повара лишили жизни трех змей. Правда, до того ему случалось отведать и
анаконду, и «битву тигра с драконом», так что особого потрясения он не пережил.
– Об Алене, – сказал дядя Мозес. – Чую я,
Стах, чую ее грустные и беспокойные мысли, связанные с тобой. Ты подумай.
– Волнуется из-за снов.
– Как знать, как знать… Вот дам я ей приворотное зелье,
и женишься, как миленький.
– Дядя Мозес, я попросил бы вас…
– Ну не буду, не буду. А иногда, между прочим, полезно
совать нос в личные дела. Что я могу поделать, если мысли из-за тебя у нее
грустные, и оттого дяде Мозесу хочется петь грустные песни. – И он в самом
деле запел, выстукивая ладонями по столику печальную ритмичную мелодию:
– В милом знойном Сенегале
в плен враги меня забрали
и отправили сюда, за море синее.
И тоскую я вдали
от родной моей земли
на плантациях Вирджинии, Джинии…
Он был странным человеком – дурашливый и мудрый старый
толстяк, и странности выражались разными способами – и в том, что он всю жизнь
пытался создать единую теорию парапсихологии, и в том, что он свято верил в
реальное существование Шамбалы, как базы пришельцев, настолько, что устраивал
три экспедиции в Гималаи (в первой Снерг участвовал); и в том, что он не держал
дома телестены и видеофона, так что искали его через соседей, и стерео он ходил
смотреть к соседям; и в том, что он серьезно считал, будто люди умели когда-то
летать без всяких приспособлений; и во многом другом. Несмотря на все это,
Снерг, как и многие, любил и уважал его – и за то, что дядюшка Мозес был умным
и добрым, и за то, что жизнь, отданная бесплодным поискам, отнюдь не означает
бесцельно прожитую жизнь…
Глава 8
…Нужно провести разведку боем
Дядюшка Мозес любил покушать и умел покушать. Он уминал
пельмени с маслом, уксусом, сметаной, горчицей, перцем и какой-то таинственной
приправой, составлявшей кулинарный секрет его родной деревни (он привез в
подарок большую банку), опрокидывал рюмочки ледяной водки и успевал при этом
нахваливать хозяйку и рассказывать бесчисленные случаи из жизни своего дяди
Вилли. Судя по ним, дядя Вилли двадцать четыре часа в сутки только тем и
занимался, что без передышки попадал во всевозможные истории и влипал в
уморительные неприятности. По слухам, он действительно существовал, был поэтом
и смотрителем национального заповедника, но давно уже стараниями племянника
превратился в фольклорный персонаж, сродни Ходже Насреддину и Хитрому Петру.
