– Что? – жадно спросил Снерг.
– Не хочу создавать у тебя раньше времени пристрастного
впечатления. Ты должен будешь прийти ко всему сам – ты, тот, кто придет на
смену Сергачеву, кто-то еще… Главное, не бойтесь всего, исходящего от
Эльдорадо. Не руководствуйтесь логикой Сергачева: «Сегодня они доброжелательны,
но кто знает, что будет завтра…» Нельзя так думать о людях, которые, что бы там
с ними странное ни происходило, рождены и воспитаны Землей. Меньше бойтесь,
больше думайте. Не отрицайте опыт стариков, но и не руководствуйтесь только им.
– Как-то это вы… – сказал Снерг. – Будто
прощаетесь, ей-богу…
– Возможно, и прощаюсь… Ты ничего не понял, Стах?
Превосходно, дядюшка Мозес еще не разучился владеть собой. Прощаюсь на всякий
случай. Лечу ставить эксперимент; самый, думаю, опасный в моей жизни. Не
спрашивай, ничего я тебе сейчас не скажу. Из суеверия и из обычного
человеческого желания не выглядеть смешным – вдруг да выставлю себя на
посмешище в случае неудачи? И так кое-кто, глядя мне в спину, думает, что
старый толстый Мозес всю жизнь валял дурака, именуя это занятие «случайным
поиском».
– Все же вы…
– Не нужно, – мягко сказал дядюшка Мозес. –
Не притворяйся. Ничего у меня не вышло. Шамбалу я не нашел. Пытался вскрыть
корни и истоки парапсихологических способностей – свою «единою теорию» так и не
создал. Свел кое-что в систему – так, по мелочам, нашел кое-какие
закономерности… Вот и все. Пытался конкурировать с крупными научными центрами,
создавая свой любительский институт. Нет, я до сих пор считаю, что поступил
правильно, что крупные научные центры раздробили проблему и узкой
специализацией лишь навредили. Но то ли нет у нас человека, способного создать
единую теорию, то ли не настало время. Вот и приходится идти на эксперимент. В
худшем случае будет что-нибудь вроде мгновенной остановки сердца… Знаешь, мне
приходит в голову, что Эльдорадо замкнулось по той же причине – мало у них пока
данных, рано выбегать на улицу с архимедовским воплем. Возможно, имеет смысл
сравнить всю их планету с ма-аленькой лабораторией, с одним добросовестным
исследователем, осмотрительным и неторопливым?
– Но они все-таки не «ма-аленькая лаборатория», –
сказал Снерг.
– Да, – согласился дядюшка Мозес. – Это одна
из тех загадок, которые нужно обязательно разгрызть… Рискну я, знаешь ли, Стах.
Пойду в разведку боем. Я, конечно, изо всех сил постараюсь уцелеть. Но если что
– никого в случившемся не винить и изучать то, что после меня останется, народу
у меня мало, но ребята головастые, отчаянные, сам знаешь, по всей Ойкумене подбирал…
И на тебя надеюсь. И знаешь, в случае чего… Пусть Шеронин споет что-нибудь
вроде «Сотворения человека» – нравится мне… И на похороны, если уж совсем не
повезет, пусть никто из вас не является – я так хочу.
– Если бы вы хоть что-то… – тоскливо сказал Снерг,
наперед зная ответ. – Не буду я над вами смеяться, вы же понимаете…
– И не проси. Сумасшедшие гипотезы требуют схватки один
на один. Ну, пора расставаться. Времени у меня… – он глянул в какую-то
бумагу. – Времени у меня меньше трех часов. В три тридцать начнется, а мне
еще добираться до Таймыра. И Алена беспокоиться будет – тебе давно пора
вернуться.
Он тут же спрятал бумагу, но Снерг успел рассмотреть гриф
Проекта «Икар» и узнать стандартное расписание испытательных полетов.
– Ну что же… – сказал дядюшка Мозес. – Давай
руку. Хотел бы я поговорить и о вас с Аленой, глупые вы ребята, но из суеверия
воздержусь – получится, что я заранее настраиваюсь на худшее. А я и не
собираюсь. Риск – это не означает неизбежность. Не говорю ни «до свиданья», ни
«прощай». Всего хорошего, Стах.
Он крепко сжал руку Снерга, тряхнул несколько раз, посмотрел
в глаза, улыбнулся:
– А все-таки смерти нет…
Повернулся и, по-медвежьи переваливаясь, пошел вдоль
парапета, потом свернул и скрылся за углом. Снерг не шевелился, глядя в ту
сторону. Минутой спустя над домами взвился мобиль, и голубые бортовые огни
растаяли в темноте. Снерг смотрел вслед, сердце щемило, тоска и злое бессилие
смешались с прямо-таки детской растерянностью перед нахлынувшими странностями.
Неужели все-таки следующая ступенька, – молодые люди сто четвертого года?
Почему же в голову лезут всякие глупости, почему упорно думаешь: «Я никогда
больше его не увижу»? Глупости упрямы, но нужно быть еще упрямее, эксперименты
в наши дни не должны заканчиваться смертью ученых…
Алена сидела на тахте, поджав ноги, с выражением
безграничной скуки на лице уставилась в телестену – музыка была едва слышна,
проплывали горные пейзажи. «Четвертый канал, программа для Внеземелья», –
машинально отметил Снерг.
– Проводил? – Она не обернулась к двери.
– Ага, – Снерг взял пенальчик дистанционного
управления, щелкнул клавишей. Стена погасла.
– Ох, как ты любишь иногда проявлять мужское начало.
– Я же вижу, что тебе скучно и совсем неинтересно.
– Ну тогда – спасибо, самой не пришлось вставать.
– Давай не будем? – примирительно предложил Снерг,
чувствуя, что барометр за время его отсутствия снова упал.
– Давай не будем. А что мы будем?
– В смысле?
– А без всякого смысла, – сказала Алена. – Не
вижу я никакого смысла.
– В чем, Алешенька?
– То-то и беда, что ни в чем. Ни за что я на тебя не
злюсь, не думай. Может быть, я на себя злюсь. Или нет. Сама не пойму, Стах, что
со мной? Или что с тобой? Или с миром?
– Ты же чуткая, как нерв, суеверная актриса, –
Снерг сел рядом, усталость давала о себе знать, и он растянулся во весь рост,
положив голову Алене на колени. – Тебе положено понимать.
– Вот я и понимаю, что ничего не понимаю, – Алена
запустила пальцы в его шевелюру, перстень царапнул висок. – Взбалмошная,
сама знаю. То ли тянет тебе сцену устроить, то ли хочется, чтобы ты мне сцену
устроил.
– С чего бы вдруг?
– Ну, приревновал бы, что ли. Знаешь, сколько народу
вокруг меня вьется?
– Передушу, – сказал Снерг.
– Хочется тебе изменить, так я тебя люблю.
– Ты это брось, – сказал Снерг. – Тоже мне,
нашла доказательство…
– Хорошо, не буду… Стах, тебе не кажется – что-то
должно произойти? Что-то метельное, вихревое?
– Мне многое кажется, – сказал Снерг. – И не
только мне.
– Впечатление, будто нас разносит в разные стороны,
разбегаемся, как галактики, перестаем понимать друг друга. Я о нас с тобой
говорю. Если бы мне попалась в тексте пьесы подобная тирада, я обозвала бы это
жуткой банальщиной и наотрез отказалась играть, но когда твои собственные мысли
облекаются в такие выражения…
– Ты просто устала, Алешенька, – сказал
Снерг. – Влад напрочь замотал и себя, и вас.
