– Только не нужно в торжественной обстановке,
хорошо? – сказал он.
– Как хочешь, – Кедрин подал ему две тяжелые
коробочки. – Новую форму будь любезен получить завтра же.
– Устав есть устав, – сказал Панарин. –
Одного я не пойму: согласно уставу, звание командора может носить только тот,
кто командует группой кораблей или занимает командную должность в системе
управления полетами.
– Такую должность ты и занимаешь, –
полуотвернувшись, сказал Кедрин. – Вот уже два часа, как ты мой
заместитель по летным вопросам.
Панарин посмотрел на часы – полтора часа назад к Земле
согласно расписанию ушла «Гардарика», один из шести кораблей, осуществляющих
регулярные рейсы между Солнечной системой и Эвридикой. Один из шести,
обслуживающих непосредственно их полигон – четыре грузовоза и два пассажирских,
«Циолковский» и «Гардарика». Вот, значит, как…
– Он улетел на «Гардарике»? – глухо спросил
Панарин.
– Да, – сказал Кедрин. – Согласно уставу, я
мог немедленно удовлетворить его просьбу об увольнении, если имелась
кандидатура для замены. Кандидатура имелась. Сиречь ты.
«Итак, пятый за этот год, – подумал Панарин. – Два
инженера, два пилота, а теперь еще и командор Каретников, для друзей –
Тарантас. Сто девятнадцать испытательных полетов, знаки отличия и ордена,
когда-то – фанатик Проекта. Что же это такое? И кто следующий?»
– Следующие будут, – сказал Кедрин. – Ты ведь
о них сейчас думаешь? Будут. Не стоит лицемерить – Проект находится в
стадии, когда уходы неизбежны. И как раз групповые. Каретников – это толчок,
который заставит сделать выбор тех, кто хотел бы уйти, но пока не решался. И в
ближайшие дни четко определится, кто пойдет с нами до конца, кто улетит на
Землю. Так даже лучше. Уход нескольких пилотов, инженеров, даже Каретникова –
это еще не самое страшное. Есть вещи пострашнее. Ты о них наверняка
догадываешься.
Панарин молчал, потому что догадывался. Потом кивнул.
– Теоретики…
– Вот именно, – сказал Кедрин. – Говоря
откровенно, Проект может при необходимости обойтись и без адмирала Кедрина,
администратора, и без командора Панарина, пилота. А вот без Лобова, Муромцева,
Бакстера, Терлецкого или Яроша он вряд ли обойдется. До сих пор Проект покидали
технические исполнители, теоретики – на месте.
– За исключением Лобова и Бакстера.
– Ты что-нибудь слышал? – быстро прервал его Кедрин.
До Панарина не сразу дошел смысл вопроса и не сразу
встревожил тон, каким был вопрос задан. О Лобове и Бакстере он брякнул
чисто механически, просто потому, что они очень уж надолго задержались на
Земле. Ну и что? Мало ли дел на Земле у двух крупных ученых, вынужденных почти
без отпусков кочевать по девяти полигонам Проекта, разбросанным по периферии
Ойкумены – доступного людям космоса в пределах не далее чем десять световых от
Земли… Но тон Кедрина? Неужели?
– А вы? – спросил Панарин. – Вы что-нибудь
слышали?
– Ну конечно, нет. Просто каждый уход рождает глупые
мысли.
– Да… – сказал Панарин. – Устал я, пойду
спать. Спокойной ночи, адмирал.
Он стянул куртку, перебросил ее через плечо и пошел к
далекой шеренге голубых фонарей, окружавших космодром по периметру. Он шел по
огромному полю, выстланному квадратными плитами, мимо исполинских конусов
кораблей, аккуратных рядов машин различных космодромных служб – сейчас Панарин
впервые сравнил их с забытыми до утра детскими игрушками. На небе сияли
недостижимые звезды, задорно поднял рожки перевернутый полумесяц Гертона,
одного из трех спутников Эвридики.
Элкар Риты бесшумно поравнялся с ним и несколько метров ехал
рядом.
– Подвезти?
– Нет, спасибо.
– Что тебе сказал Кедрин?
– Так, пустяки, – сказал Панарин как мог
небрежнее. – Тарантас сбежал.
– Ничего себе пустяки! Садись.
Панарин неторопливо обошел машину и сел. Рита свернула на
ведущую к поселку дорогу.
«Все чужое вокруг, – подумал Панарин, – чужая
красивая женщина рядом, чужие звезды над головой, манящие и недоступные, чужие
лица знакомых людей, которые вскоре могут появиться в его кабинете с
заявлениями об уходе – такие будут, глупо лгать самому себе…»
– Не хандри.
– Я пытаюсь, – сказал Панарин. – Только тебе
этого не понять, ты уж прости. Ты работаешь с нами, хорошо работаешь, но твое
главное дело – волноводы. Передача энергии на расстояние. А мы… У меня же
больше ничего нет, кроме кораблей. Пилоты моего поколения учились на
звездолетчиков, зная, что через год, самое большое через два, выйдут в Большой
Космос. Бетельгейзе, Магеллановы Облака, Ригель, Денеб… И вдруг оказалось, что
дорога к дальним звездам закрыта, десять световых, вот на что мы, оказывается,
способны. И не более. Дальше почему-то не пробиться, словно сама Вселенная
заупрямилась и не пускает. Скоро Проект начнут покидать ученые, теоретики, а
это уже конец…
– Влюбиться тебе нужно, вот что, – сказала Рита.
– Ох уж эта женская логика…
– При чем тут женская логика? Мир станет более
многоцветным. Вдруг да и поймешь, что именно ты не сделал как звездолетчик. А
пока в тебе есть что-то от робота… И не воображай, будто оттого, что ушел
Каретников, все рухнет.
– Я этого и не воображаю, – сказал Панарин. –
Но если уйдет кто-нибудь из крупных теоретиков – все равно что в бумажном
городе закричат: «Пожар!»
– Проект мало напоминает бумажный город.
– Не уверен… – сказал Панарин. – Люди, как и
тысячу лет назад, не любят продолжительных неудач. Вот и Глобовидение о нас
практически забыло.
– Но мы-то от этого не перестали существовать и
работать.
– Дай-то бог… – сказал Панарин. – Останови,
пожалуйста. Пройдусь пешком.
Он захлопнул дверцу, и элкар исчез за углом. Панарин сел на
скамейку под фонарем, достал коробочки, вынул и положил на ладонь знаки. Тот,
что поменьше – овальный, с золотым силуэтом звездолета на черной с золотыми
искорками звезд эмали и цифрой «100». Сто полетов. Второй знак, знак командора
– побольше и потяжелее. Синяя, алая эмаль, посередине золотой орел, над ним –
Полярная звезда. «Любопытная все же штука традиции, – подумал Панарин. –
Орел – как когда-то на гербах и знаменах, устоявшийся символ гордой силы. Сокол
у капитанов, орел у командоров (не иначе в память о тех орлах, на которых лихой
парень Доминико Гонзалес во времена оны добрался до Луны), а вот адмиралы
почему-то остались без геральдической птицы – на их знаке изображена каравелла.
А может быть, корвет – сейчас мало кто разбирается в таких тонкостях. Пожалуй,
все правильно – существовали же в русских сказках летучие корабли. Так что тут
наш „департамент геральдики“ прав…»
Панарин задумчиво покачивал на ладони знаки – мечту любого
курсанта или свежеиспеченного пилота. За их обладателями во времена
панаринского детства ходили мальчишки. Впрочем, и сейчас ходят. И бегут «на
звезды», редко, но бегут. Об этом давно не упоминали, но некоторые меры
контроля на космодромах введены исключительно для того, чтобы умерить рвение
иных сорвиголов младшего школьного возраста. Согласно отчетам, на Сеуле
ежегодно попадают в руки соответствующим космодромным службам около двадцати
«зайцев», и ничего с этим не поделать, пока существуют звездолеты, пока
существуют мальчишки.
