– Когда вас ждать, шеф?
– Если я не прилечу к десяти вечера, можете
отправляться по домам, но завтра в восемь утра всем быть готовыми к
неожиданностям, до скорого.
Снерг встал. Оставалось возвращаться в Саянск и дожидаться
там дядюшку Мозеса, несомненного союзника в предстоящей схватке.
Глава 12
Момент истины
Снерг шел по набережной, заполненной в этот вечерний час
гуляющими, играла музыка, от речного вокзала отваливал длинный белый корабль на
подводных крыльях – «Мангазея» везла куда-то экскурсантов, мир был беспечен и
весел – пожалуй, это и к лучшему…
Прежние критерии не годились, вся его предыдущая работа
оказалась детской беготней с сачком за бабочками. Пока он возился с
заброшенными в джунглях крепостями, найденными в Австралии римскими монетами и
наблюдавшимися в незапамятные времена над Торонто светящимися дисками, росла,
зрела и, наконец, придвинулась вплотную, заслоняя от Ойкумены звезды, тайна, не
идущая ни в какое сравнение с прежними загадками…
Нелепо было бы объяснять все сплетением случайных совпадений
– за годы работы, связанной с распутыванием загадок, он научился отличать
стечение обстоятельств, приведшее к созданию вполне логичной, но ложной
гипотезы от комплекса фактов, создающих непознанную пока систему. Он не мог
объяснить, что такое интуиция, но интуиция подсказывала ему – здесь есть
система, но объяснение, которое ей пытаются дать попы, никак не может устроить.
Он не верил в Бога в любых его ипостасях – от сакраментального
белобородого старца, патриархально восседающего на облачке до
модернизированного повелителя гиперпространства. Он не верил в Воланда и
Мефистофеля. Бог и дьявол – он понимал их как олицетворение сил и способностей,
которыми человек никогда не будет обладать – то есть объект, которого, по его
убеждению, существовать не могло. Всего лишь очередной непознанный компонент
мироздания – но как это доказать?
Снерг шел сквозь музыкальную радугу – фоноры и видеофоны
стояли рядом с сидящими на парапете, висели на плечах у гуляющих. Музыка
грустная и веселая, пальба, грохот копыт, песни, свист космопланов
планетопроходцев, стук кастаньет, рокот прибоя, арии из опер и оперетт, рык
драконов. Снерг слушал это вполуха, и вдруг диссонансом ворвались траурные
аккорды, и мужской голос отчеканил: «…стный исследователь Мозес Сайприст,
директор Института нерешенных проблем».
Снерг замер, дернул головой, пытаясь определить, откуда это
доносится. Понял. Резко шагнул, отстранил чью-то руку, повернул к себе видеофон
и вывел громкость на максимум. Извинился он вслух или пробормотал что-то про
себя, он не смог бы вспомнить. «Магистр истории, магистр медицины,
член-корреспондент Общества естествоиспытателей», – перечислял диктор
ненужные уже никому, в том числе и их обладателю тоже, научные и почетные
звания, а с экрана, из черной рамки, смотрел на Снерга улыбающийся дядюшка
Мозес; от реки наплывала покойная свежесть, за темно-зеленые сосны на том
берегу садилось жемчужно-розовое солнце, диктор произнес все полагающееся, и
портрет исчез с экрана. Вокруг молчали, глядя на Снерга, кто-то положил ему
руку на плечо, кто-то участливо сказал:
– Станислав Сергеевич…
В Саянске его знали многие. Он пододвинул видеофон
владельцу, буркнул что-то, шагнул, разрывая кольцо взглядов и двинулся прочь, к
станции монора, до которой они так и не дошли в ту ночь, шагал медленно,
тяжело, автоматически переставляя ноги, а в голове почему-то крутилась одна из
историй дядюшки Мозеса – о том, как дядя Вилли на пари однажды так ловко
инсценировал падение железного метеорита, испещренного загадочными письменами,
что на две недели ввел в заблуждение едва ли не весь ученый мир…
Дядюшка Мозес не вернулся из своей разведки боем.
* * *
– Вот и все, – сказал Шеронин. – Был хороший
человек, и нет еще одного хорошего человека. Ничего выдающегося он не создал,
по правде говоря, но все его любили, а это не так уж и мало…
Они стояли на галерее Красноярского космодрома, поодаль от
толчеи улетающих, прибывающих, встречающих и провожающих, шумевшей обычными
разговорами. Внизу суетились посадочные элкары и машины технических служб, у
горизонта снежными вершинами белели конусы лайнеров, безукоризненно работал
громадный, исполненный стерильной безличности механизм, люди соприкасались с
ним на какой-нибудь час, и забывали о нем, возвращаясь к делам дня. То, что он
работал без сбоев и чрезвычайных происшествий, делало его скучным,
неинтересным, не способным вдохновить на поэму или симфонию – попробуйте
написать сонет о своем видеофоне…
Шеронин оперся обеими руками на гриф гитары, как рыцарь на
рукоять меча. Грустно хмурил брови Пчелкин, Алена переплела пальцы на локте
Снерга, прижалась к его плечу. Всем было тяжело и неловко.
– Может, нам остаться на похороны?
– Он не хотел, – сказал Снерг. – Он же так и
сказал – не нужно…
– Предчувствовал?
– Видимо, – сказал Снерг, не желая говорить
больше.
– Глупо. Сердце…
Расследование обстоятельств смерти дяди Мозеса длилось не
более получаса. Он сам вел мобиль, в воздухе на подлете к Красноярску начался
сердечный приступ, и потерявший управление мобиль отреагировал, как ему было
положено – подал сигнал бедствия, включил автопилот и пошел на радиомаяк
ближайшего аэродрома. Врачам было поздно что-либо предпринимать.
Снерг ничего не понимал и ни о чем не мог говорить
определенно. В памяти мобиля не сохранилось маршрута на Таймыр – автопилотом
дядя Мозес не пользовался. В ИНП ничего не знали и ничем не могли помочь.
Даже если предположить, что дядя Мозес был не один, что ему помогал кто-нибудь
из разбросанных по всей планете его друзей-единомышленников, застенчивых
энтузиастов, – почему помощник молчал?
– Только подумать, Стах, – сказала Алена. Глаза у
нее были влажные. – Ты его проводил тогда, пришел, и мы глупо болтали, я
зачем-то меланхолию развела, а нам никогда уже было его не увидеть…
– Да, – сказал Снерг. Они ни о чем не подозревали,
даже чуткая Алена, и это помогало ему держаться.
Шеронин рывком вздернул гитару на плечо, ударил по струнам:
– Шло зверье, как на парад,
вился дикий маскарад.
Божья глина – высший сорт, и нет в ней пыли.
В круг уселись мастера…
Это нас с тобой творят!
Это нас работали, это нас лепили…
На них с любопытством оглядывались, узнавали Шеронина, а они
ни на кого не обращали внимания, ничего не видели вокруг.
– Нас лепили ангелы, ангелы…
Снежнокрылые, как водится, не злы.
Белыми ладошками
глину – наше прошлое —
мяли и разглаживали острые углы.
Он пел, как будто убивал кого-то или безуспешно пытался
спасти. Снерг не мог на него смотреть.
