– Как к поделкам манит!
К нам, забытым на ночь,
новые прокрались мастера.
И кипит работа,
но тревожно что-то
серой потянуло от костра…
Снерг кончиками пальцев прикоснулся к щеке Алены, осторожно
утер слезы.
– Нас лепили дьяволы, дьяволы…
Чертушки беспутны, но не злы.
Черными ладошками
глину – наше прошлое —
превращали в острые углы…
Странно, но Снерга, издерганного в последние дни смутными
тревогами, неизвестно к чему относящимися, ничуть не беспокоил их отлет на
Эльдорадо – планету, безусловно, имевшую какое-то отношение к комплексу
загадок. Он вспоминал дядю Мозеса и верил ему, он чертовски хотел верить, что
во всех тайнах нет одного – злонамеренности. Да и как не поверить предсказаниям
человека, в деталях предсказавшего собственную смерть…
– Пассажиров, вылетающих рейсом семьсот тридцать
третьим Земля – Эльдорадо, просим пройти к эскалатору номер два, –
затараторили в карманах посадочные жетоны.
– До скорого, – Шеронин пожал ему руку. – Как
только что-нибудь прояснится, мы тебе брякнем.
– Да уж, будьте любезны, – сказал Снерг. – Вы
уж там поосторожнее, мало ли что…
– Постараемся.
Данное Сергачеву слово связывало, но дело не исчерпывалось
одним честным словом – Снерг верил дяде Мозесу, отчаянно, до самозабвения…
Алена поцеловала Снерга, шепнула на ухо:
– Что-то нужно менять, Стах…
И пошла к эскалатору следом за Шерониным, не
оглядываясь, – спокойная разлука людей, знающих, что через несколько дней
они встретятся вновь. А Снерг остался. Эскалатор тронулся, чужие спины
заслонили белую куртку Алены, знаменитую шляпу Пчелкина в стиле «ретро» и
шикарную гитару Шеронина. Снерг хотел подумать над прощальными словами Алены,
но не было времени. Ни на что постороннее сейчас не было времени, все личное
отодвигалось куда-то вдаль, исчезли в проеме последние пассажиры, и эскалатор
остановился. Снерг стоял и смотрел на летное поле размером с крохотное
государство – в ту пору, когда на Земле еще водились государства, журналисты любили
сравнивать с их площадью то космодромы, то отбитые у Сахары и тундры
территории. Потом государств не стало, и еще один штамп ушел в прошлое.
Один из далеких конусов взмыл вверх вертикально и бесшумно,
как воздушный шар, все быстрее и быстрее уходил в чистое голубое небо,
превратился в пятнышко, пятнышко в точку, потом и точка растаяла, стала
неразличимой, зеленое сияние, почти незаметное для непривычного глаза,
вспыхнуло в том месте и погасло. Снерг пошел к лестнице.
* * *
Цилиндрическое здание Глобовидения мягкого цвета молодых
пихтовых игл помещалось на окраине Дивногорска, почти на том самом месте, где,
если верить легенде, чуть ли не пятьсот лет назад отчаянные казаки, шагавшие
встречь солнцу, воскликнули однажды, пораженные открывшейся красотой: «Дивные
горы!» То есть так оно в действительности и обстояло, с того восклицания и
пошло название острога, ставшего потом городом, но скептики утверждали, что
неизвестно все же, где именно всплеснули руками мужики, не боявшиеся ни бога,
ни черта, ни – по причине крайней отдаленности Приказа тайных дел, – и
государя Алексей Михалыча, из безосновательного кокетства именовавшего себя
Тишайшим. Скептики, если прикинуть и разобраться, возможно, были правы, но все
равно хотелось думать, что ты стоишь на том самом месте, где красота поросших
соснами гор проняла до души не склонных к сентиментам людей со степенными
бородами и тяжелыми бердышами. Один из них так и стоял до сих пор, в левой руке
держа на отлете фузею, правой устало и удовлетворенно – дошли все ж до дивных
мест, господи, твоя воля, – сдвинув на затылок шапку. Бронзовый, понятно,
на низком, не выше каблуков его старинных сапог пьедестале.
Его прозвали Семен Иванычем, и он был такой же
достопримечательностью Дивногорска, как здание Глобовидения, воздвигнутый лет
семьдесят назад к столетию со дня рождения бюст местного уроженца писателя
Федотова, древний ботанический сад Старый Скит и ГЭС-музей. Возле Семен Иваныча
запечатлевали друг друга туристы и назначали свидания влюбленные, была и своя
негласная примета – приходить сюда перед дальней дорогой.
Время подходило к одиннадцати, но горели очень многие окна –
те, кто здесь работал, мотались по всем часовым поясам Земли и Ойкумены, так
что сплошь и рядом жили не по расписанию пояса своей штаб-квартиры. Снерг любил
это здание. Сюда стекалась информация со всей Ойкумены, здесь знали все обо
всем и даже немножко больше, умели отделять важное от третьесортного,
интересное от скучного, могли работать сутки напролет и жалели, что сутки, по
их подсчетам, состоят всего из двадцати пяти часов. «И здесь же, – подумал
Снерг, – прохлопали загадку эпохи…»
Снерг напрасно опасался, что не застанет Ипатова на месте –
тот упоенно работал, разрываясь между пультами Глобинфа, большого вычислителя и
тремя карманными компьютерами разной степени сложности. Снерга он и не заметил
– дверь открывалась бесшумно.
Вместо приветствия Снерг громко стукнул стулом. Ипатов
раздраженно поднял на него азартный взгляд:
– А, Стах… Надо же, запряг…
– Ну что там? – спросил Снерг. – Да оторвись
ты от своего симбионта!
– Значит, так, – сказал Ипатов. – Те
программы, что ты дал, я проверил все. И нигде не нашел изъянов или натяжек. У
них там отличный математик, скажу я тебе…
– Ну, а твое впечатление?
– Математически все безупречно, – сказал
Ипатов, – а вот насколько это отражает действительное положение дел,
судить трудно. Формулы, даже самые безупречные, еще ничего не решают. В свое
время серьезные ученые математически доказали, что аэроплан никогда не взлетит.
Позже то же самое вполне научно предсказывали ракетам и ДП-кораблям…
Он готов был углубиться в дебри математических курьезов и
анекдотов, но Снерг бесцеремонно его остановил:
– Потом, потом, это для новогодней стенгазеты… Ну, а
то, о чем я тебя просил – поиск теоретических закономерностей?
– Это дело сложное, скажу я тебе. Придется посидеть до
утра. Интереснейшая проблема. К примеру, ты знаешь, почему мы сейчас
собирательно именуем гипотетических инопланетян «андромедянами», как когда-то
чохом обзывали марсианами?
– Ну-ну?
– Астрономия, – сказал Платов. – Земля –
заурядная планета, Солнце – заурядная звезда, но наша Галактика – выдающаяся,
сверхгигантская, каких во Вселенной не больше одной на тысячу. И такой же
сверхгигантской галактикой является Туманность Андромеды…
– Это, конечно, интересно, – сказал Снерг. –
Но мне не это нужно. Впрочем, я сам не знаю, что именно мне нужно.
– Еретические закономерности… Не так это просто, Стах.
Мало играть в жмурки с Глобинфом, нужно составить как минимум пять программ,
крепких таких орешков… Так что до утра я гарантированно просижу. Тебе не
особенно срочно, Вселенная до завтрашнего утра не погаснет?
