– Я – База. Всем кораблям сопровождения – к точке
входа. Спасателям резерва – старт на форсаже!
Панарин уже знал, что трем с «Марианны» эта суматоха больше
не нужна – он работал достаточно, чтобы это понять. Он встал, подошел к окну,
оперся ладонями на подоконник и смотрел на жаркую солнечную улицу так
сосредоточенно, словно надеялся найти там ответы на саднящие вопросы бытия, в
первую очередь на самый главный – почему до сих пор гибнут хорошие смелые люди?
Ну почему?
За его спиной надрывался селектор – перекликались с
космодромными службами взлетавшие один за другим корабли резерва, «Матадор» и
«Сварог» сообщали, что позывных спасательных капсул нет, что обломки корабля не
обнаружены. Поиски шли полным ходом, и никто не верил в их успех – при тех же
самых обстоятельствах погибли «Карлайл» и «Южный крест», – но надежда на
невероятное заслоняет в такие минуты трезвость и рациональность ума – ведь
каждый может припомнить не один случай, когда вопреки всем законам, назло всем
смертям возвращались люди, которых перестали считать живыми…
Панарин обернулся, встретил взгляд Марины, влажный и
растерянный.
– И что? – тихо спросила она.
– Взрыв, – сказал Панарин. – Ты же слышала.
– Они погибли?
Панарин кивнул, прикрыв глаза:
– Сто из ста.
– И ты так спокойно?
Ну да, разумеется… Неизвестно, что ей представлялось –
скорее всего, мощно завывающие сирены, суматоха, колонны людей с печальными
лицами и понуренными головами. Она, как и многие, впадала в распространенное
заблуждение, не знала элементарных законов – что ничего не изменишь траурными
шествиями и никого не спасешь воем сирен. Предки сформулировали это емко и
лапидарно – слезами горю не поможешь…
Панарин сказал:
– А мир был благолепен и нелеп, как встарь… Им бы вряд
ли понравилось, начни мы биться с рыданиями головой об стену. Как и мне в
случае чего…
Видимо, только теперь она осознала в полной мере, что то же
самое может и могло случиться и с ним, что возможностей для этого у него было
предостаточно – и не так уж мало их впереди… Что-то она поняла. Постояла возле
Панарина, не ахнула и не бросилась на шею, как в таких ситуациях порой
поступают осознавшие жесткие истины героини не самых лучших романов, но что-то
она поняла. Провела ладонью по его щеке и тихо вышла.
Глава 14
Запоздавшие капитаны
…До шести часов вечера их еще ждали. Девять пилотов и
шестеро энергетиков – все, кто летал на эксперименты – собрались у тех ворот
космодрома, сквозь которые обычно проезжали на свой участок летного поля. День
выдался исключительно солнечный, в незамутненном синем небе почти не было
облаков, отовсюду наплывали запахи цветов и травы, цикады назойливо верещали в
траве. Люди ждали. Малышев сосредоточенно и упорно, так, словно от этого
зависело что-то очень важное, возился с карманной головоломкой,
иллюстрировавшей четырехмерность пространства. Рита Снежина бездумно играла с
рыжим толстым щенком Интегралом. Двое курили, кто-то включил карманный видеофон
и впился глазами в экран, вряд ли соображая, какую программу смотрит. Остальные
лежали в траве или прохаживались вдоль ажурной ограды. Время от времени
кто-нибудь начинал из-под руки всматриваться в небо, а остальные в этот момент
смотрели кто на него, кто тоже в небо. Потом он опускал руку и продолжал шагать
взад-вперед, как часовой, которого оставили у какого-то никому ненужного
домишки и позабыли сменить, а сами ушли дальше, и часовой об этом догадывается,
но не хочет пока верить.
Панарин уже жалел, что приехал, – в диспетчерской он
испытывал бы те же чувства, ждать и надеяться там, ждать и надеяться здесь –
никакой разницы. Но там кроме него были бы лишь три диспетчера и Кедрин, а
здесь – пятнадцать человек. Они на него не смотрели, но каждый помнил, что в
кармане заместителя по летным вопросам лежит настроенный на диспетчерскую
браслет, и все новости он узнает первым. А браслет молчал. Панарин даже решил,
что браслет сломался (хотя он слышал тоненькие голоса операторов), и он вытащил
браслет из нагрудного кармана, положил на ладонь. Синей росинкой светилась
контрольная лампочка, голоса стали чуть-чуть громче. Панарин, злясь на себя,
торопливо сунул браслет обратно. Проползали минуты, длинные, как те письма, что
пишутся всю ночь, но остаются неотправленными.
В шесть часов тридцать восемь минут приехал Кедрин. Поставил
элкар метрах в двадцати от ворот, сдвинул дверцу и остался сидеть в машине,
закурив трубку. Один нагрудный карман его мятой форменной рубашки оттопыривал
браслет, другой оттягивал массивный адмиральский знак.
До семи вечера «Марианну» ждали, потому что не вышло время
аварийному запасу кислорода. До семи тридцати – потому, что каждый мог
припомнить случаи, когда потерпевшие бедствие, урезав потребление кислорода,
ухитрялись продержаться какое-то время.
В восемь вечера при самой строгой экономии кислород на
«Марианне» должен был кончиться. Бесполезным было рысканье в секторе восьми
спасательных кораблей…
Оставалась последняя эфемерная надежда – что
гиперпространство выкинуло головоломный фортель и «Марианну» выбросило
куда-нибудь на другой конец Ойкумены. То, что раньше ничего подобного не
случалось, могло и не служить аргументом – в конце концов, о гиперпространстве
знали не все. Аргументом служило другое – существовала программа действий и на
такой случай, все внеземные станции и обитаемые планеты Ойкумены подключили к
поиску соответствующие службы, но сообщения были однообразны и состояли лишь из
четырех слов – поиски результатов не дали. Или совсем коротко – ничего.
В восемь тридцать никто уже не ждал «Марианну» и ни на что
не надеялся. Здесь собрались взрослые и опытные люди, знавшие, что чудес не
бывает, что человек не может жить без кислорода, что характер вспышки и
сопутствовавшего ей излучения может быть лишь следствием взрыва, и ничем иным.
Но все же, все же – первый, кто уехал бы с космодрома, словно подписывал
свидетельство о смерти, признал, что Робер Дегрель, Виктор Печников и Каролина
Ланг больше не существуют, и в это должны поверить все остальные.
«Кому-то нужно было решить за всех, либо мне, либо
Кедрину, – подумал Панарин. – Лучше, если это сделает Кедрин, ему уже
случалось, я ведь всего третий день в начальниках…»
Он взглянул на Кедрина. Адмирал угрюмо смотрел на него, и
Панарин понял – Кедрин ждет, что «приказ» должен отдать он, а если он не
решится – Кедрин перестанет его уважать. Еще один экзамен на командира, еще
один экзамен на зрелость – сколько их еще впереди? Кто это выдумал, будто
с достижением определенного возраста или определенного поста человек
освобождается от обязанности сдавать экзамены? Наоборот, их приходится сдавать
еще чаще…
– Письма родным писать будешь ты, – сказал Кедрин,
как отрубил. – Давай отбой.
Панарин вынул браслет и нажал клавишу.
– Дежурный? – сказал он негромко. – Говорит
Панарин. Поиски прекратить, всем кораблям вернуться на космодром.
