Мгновение остановилось.
«Алена, мой милый Мефистофель, – подумал он с тревожной
тоской. – Ребята. Но ведь дядя Мозес просил не беспокоиться, дядя Мозес,
который в свой последний вечер вопреки всем прежним ошибкам (а были ли ошибки?)
словно обрел дар прорицания…»
Работа предстояла не такая уж обширная – серьезное пока не
началось. Снерг снял крупным планом нескольких беседующих, их лица, рассыпанные
на кресле и на полу листы бумаги – забытый доклад, который, не замечая, топтал
докладчик, – записал обрывки разговоров. Взгляд зацепил лицо, выражавшее,
помимо удивления, и начавшуюся уже работу мысли, – и Снерг кошкой метнулся
к Шагарину, социологу, специализирующемуся на внезапных поселениях, улучил
момент, когда тот отошел от рассыпавшейся кучки людей и не успел пристать к
другой, вежливо-непреклонно оттер социолога в сектор пустующих кресел и молча
приблизил к его лицу микрофон. Отказа он не боялся – все здесь сейчас в
таком состоянии, что готовы говорить с кем угодно, лишь бы не молчать…
– Это абсолютнейший нонсенс, – и впрямь без
малейшего противодействия заговорил Шагарин. – В нынешнем обществе
невозможно возникновение альтернативных существующей общественно-политической
либо экономической систем, морально-этического комплекса, которые побудили бы
одну из колоний отделиться от Ойкумены. Они и не отделялись, строго говоря. В
меморандуме нет и тени намека на создание отдельного государства, на
провозглашение независимости. Это и понятно – зачем, к чему? Просто потому, что
захотелось иметь собственное государство? Чересчур уж по-детски… Любая
населенная планета и так, если ей заблагорассудится, может обзавестись всеми
атрибутами – флаг, герб, – только к чему? Мальчишки в летнем лагере на
каком-нибудь островке еще могли бы провозгласить свое «государство», но и им
это надоело бы еще до окончания каникул. Нет, ни о какой вспышке «космического
сепаратизма» говорить нельзя. Сводя все к одной фразе, они почему-то решили на
неизвестный срок запереться у себя в доме. Вот и все.
– Однако информация, собранная Сергачевым? –
спросил Снерг.
– Это странно. И только. И заниматься этим должны не
социологи и не общественные деятели. Кто-то другой. Может быть, как раз вы.
Лично я отметил в происшедшем один любопытный и не поддающийся объяснению
нюанс. Результаты голосования – единогласно. Понимаете, ни одного голоса
против провозглашения экстерриториальности. Никогда еще не бывало в истории
человечества, да и нашего общества, чтобы среди нескольких сот тысяч человек,
пользующихся абсолютной свободой волеизъявления – а я не верю, что хоть в
ничтожной мере был допущен отход от наших этических норм, – не нашлось
хотя бы одного человека, имеющего особое мнение…
– Подождите, – сказал Снерг. – Пример: к
Земле движется огромный астероид, способный затопить, как в свое время
Атлантиду, целый континент. Кто же проголосует против уничтожения астероида?
– В первую очередь планетолог, который предложит не
уничтожать астероид, а изменить его орбиту на безопасную с целью последующего
изучения «гостя». Вы неудачно выбрали пример. Можно, конечно, хорошенько
поломав голову, изобрести какой-нибудь казус, но речь-то идет о совершенно
конкретном случае. Это единодушное голосование – самое темное место во всей
истории, но оно как раз и убеждает, что рассуждать об атавистической вспышке
сепаратизма глупо – уж в этом случае могли бы найтись оппоненты. А если, следуя
традициям стереобоевиков, предположить, что кто-то фальсифицировал результаты
голосования, то для вящей убедительности он проставил бы процентов пять-шесть –
«против».
– Однако они задержали наших людей.
Шагарин взглянул внимательно:
– У вас там… застрял кто-нибудь?
– Любимая женщина, – сказал Снерг. – И
друзья. Там ведь сейчас не одна сотня туристов.
– Но отчего вы решили, что их там задерживают силой?
Молчите? Со всей уверенностью можно сказать только одно: что-то там произошло.
Что-то очень серьезное, если все население единодушно проголосовало за
временную изоляцию. С точки зрения социологии они – не социум. Всего-навсего
еще один космический форпост, внеземная станция, какая разница, триста человек
там или триста тысяч…
– Мне это уже говорили.
– Кто? – Шагарин машинально перевел взгляд на
окружающих.
– Мозес Сайприст за несколько часов до смерти.
– Он занимался еще и Эльдорадо?
– Он многим занимался, – сказал Снерг. – И я
тоже.
– И что же?
– У меня есть гипотеза, – сказал Снерг. – Я
знаю, что вы, как и многие, относились к Сайпристу… ну, не как к пустоцвету, но
как к насморку – он существует, хотя особо не вредит. Я никого не упрекаю, что
ж… Алхимики, да. В какой-то мере. Только мы почему-то забываем, что алхимики,
пусть и не найдя философского камня, тем не менее что-то да сделали для
человечества. Бетгер, например, так и не добыл золототворящую тинктуру, но дал
Европе фарфор. И это не единственный пример. Может быть, и в наш век впереди
химии должна идти своя алхимия, впереди астрономии – астрология, впереди
гиперфизики – флогистон…
– Что вы хотите всем этим сказать?
– У меня есть гипотеза, – сказал Снерг. –
Грандиозная, не боюсь этого слова…
– Она как-нибудь объясняет сегодняшний сюрприз?
– Боюсь, что нет.
– Тогда вам придется подождать, как бы грандиозна ваша
гипотеза ни была. Сейчас нам нужно только одно…
Он был прав, и сердиться на него не следовало. Снерг
откланялся и пошел к выходу.
– Стах! – остановил его Кадомцев. – Вы в
Глобовидение? Лучше подождать несколько часов, иначе мы просто прибавим к
двумстам ошеломленным людям еще несколько миллиардов…
– Я понимаю, – сказал Снерг. – Можно бежать и
вопить: «Пожар!», а можно отвести в сторону первого встречного пожарного и тихо
прошептать ему все на ухо. Второе, конечно же, гораздо благоразумнее. Я не на
Глобовидение, я на космодром. И вы должны мне помочь, я вас прошу… Ближайший
лайнер на Эвридику – через пять часов, а мне нужно торопиться. У вас есть
дежурные звездолеты, которые все равно стоят без дела…
– Зачем вам на Эвридику? Замок?
– Гораздо серьезнее, – сказал Снерг. – Какие
там замки в такую минуту… Вы только отнеситесь серьезно к моим словам. Если я
не ошибаюсь, вы скоро получите работу, о которой могли только мечтать. Вы, как
астроархеологи недавно, стряхнете с себя все насмешки и обвинения в безделье.
Дайте мне звездолет, и, не исключено, в обмен вы скоро получите Вселенную… Если
только я прав.
Кадомцев долго смотрел на него. Потом молча потянул из
кармана браслет.
* * *
Снерг замолчал и жадно глотнул сока из запотевшей бутылочки.
Он говорил почти час. Муромцев сидел с абсолютно безучастным видом – что всегда
сопутствовало у него напряженной работе мысли, – Панарин ждал продолжения,
Марина щурила глаза в непонятном раздумье. Снерг едва не поставил бутылочку
мимо стола – так он волновался.
