Ничего еще не было ясно, они стояли на пороге, волшебный
занавес, скрывающий будущее, был задернут, но протянуть руку необходимо…
Панарин протянул руку и коснулся плеча женщины, которую
любил.
Мы никогда не звали его Джо
Блокнот первый
Тот не мужчина, кто ни разу не ссорился со своей
возлюбленной.
Я придумал этот сомнительных достоинств афоризм только что,
и поначалу он мне понравился. Было в нем что-то мужественно-старинное – латы,
шпаги, котильон, или, если обратиться к более близким временам – решительный
подбородок и стальной взгляд какого-нибудь короля салунов территории Невада. И
стук копыт – полуобъезженного мустанга, и заросли чапарраля…
– Готова спорить, он даже не слушает! – Вернул меня в
двадцатый век раздраженный голосок Алисы. – Ну, о чем я сейчас говорила?
– Тот не мужчина, кто… – машинально пробормотал я и, как ни
странно, угодил в яблочко.
– Вот именно! – энергично сказала моя невеста. –
Тот не мужчина, кто в тридцать лет хоронит себя в этом дурацком обезьяннике!
– Все-таки родственники, хотя и чрезвычайно дальние… –
пробормотал я.
– Он еще острит!
Когда размолвка с невестой происходит в машине, на пляже, в
собственной квартире – в этом есть все же устоявшаяся обыденность, скучная
банальность. За тысячи лет это происходило с тысячами людей. Однако, когда
такая ссора разыгрывается в зоопарке, у клетки с обезьянами, – в этом нет
никакой серьезности. Еще и потому, что обезьян это ужасно забавляет, и они
прилежно стараются скопировать увиденное.
– Милая, какая ты красивая, когда злишься… – мечтательно
проворковал я голосом фатального первого любовничка из дешевой мелодрамы. Этот
затасканный прием, как и следовало ожидать, не возымел никакого эффекта.
Я заранее знал, что она скажет, не впервые эти разговоры
звучали и не впервые приводились эти примеры. Я и сам знал, что Барри Даммер
разъезжает уже на «континентале», что Сони Меруотер давно получил лабораторию,
признание и неограниченные кредиты, что Элая Кристмен стал лауреатом премии
Планкенхорста, а там, чем черт не шутит, и замахнется на награду имени
почившего фабриканта динамита… Что все они – мои бывшие однокашники по
колледжу. Что они добились успеха, а я прирос к этому несчастному зверинцу.
Она выложила все это; а потом принялась перечислять моих
изрядно наследивших в мировой истории сверстников – тех, кто в тридцатилетнем
возрасте создавал империи и разрушал империи, топил пиратские флотилии и
командовал пиратскими флотилиями, строил соборы и открывал математические
законы, ныне немыслимые без их имен, выбивался в генералы и премьер-министры,
летал в космос и на международные симпозиумы, короновался и свергал королей.
Все-таки образование вредит женщинам – очень уж странные выводы склонны они
порой делать из познанного…
Итак, все катилось по привычному сценарию – Алиса пыталась
пробудить во мне дремавшее под спудом благодушной лени честолюбие, а я
сопротивлялся этим спасательным операциям, что давалось мне нелегко – я люблю
Алису, но люблю и свою работу, своих обезьян…
– Дорогая, ну что я могу поделать? – спросил я. –
Александру Македонскому было не в пример легче – попробуй-ка в наше время
завоевать Персию… И что скажут наши союзники, если я отправлюсь брать штурмом
Рим, – ты что, хочешь, чтобы меня посчитали коммунистом?
– А то, что тебя считают безнадежным неудачником тебя не
волнует?
– Откровенно говоря, не особенно, – сказал я.
– Ну вот что, Рой. Мне самой надоели эти душеспасительные
беседы. Либо ты перейдешь в институт Коулмена, пока он не забыл о своем
предложении, либо… Продолжать?
– Я догадываюсь.
– Вот и прекрасно. Через десять минут жду тебя у той
скамейки.
Она обожала четкие формулировки и круглые числа.
Я отошел к вольеру. Шимпанзе, все пятеро, сгрудились у
решетки, словно родственники, пришедшие в тюрьму на свидание к беспутному
братцу. Они сочувственно трясли головами, уныло скалились и вздыхали. Дик,
подкаблучник с многолетним стажем, печально косился на свою Лолу, и на его
морде читалось, что кто-кто, а уж он меня прекрасно понимает и сочувствует.
Лола, наоборот, взирала на меня весьма неодобрительно – женщины всегда
солидарны, когда речь идет о том, чтобы держать мужчин в ежовых рукавицах, так
что она безоговорочно была на стороне Алисы. Джозеф, мой любимец, вдовец и
философ, протянул мне спелый желтый банан.
– Спасибо… – грустно сказал я, очистил банан и съел. –
Что же делать, Джо?
– Дя… – вздохнул он, что на его языке означало «дрянь», а
применительно к данному случаю звучало примерно так: «Дрянь твое дело, Рой, как
мужчина мужчине…»
– А ведь она меня бросит, старик, – сказал я. –
Она такая. У нее слово с делом не расходится, а твердости на троих хватит… Что
же, действительно идти в лабораторию мучить белых мышей и макак?
– Дя! – убежденно сказал Джо.
С лабораториями у него связаны стойкие неприятные воспоминания.
В молодости он работал подопытным в каком-то институте, где на нем проверяли
спорные положения какой-то теории из области высшей нервной деятельности, и все
эти эксперименты едва не сделали его мизантропом.
– Сэр! – прохрипели у меня за спиной.
Я обернулся. Передо мной стоял, пошатываясь, сторож и
уборщик Баттен. Несмотря на ранний час, аромат доброго самодельного кукурузного
виски витал в воздухе, и заглушить его не могли даже стойкие специфические
запахи обезьянника.
– Дя! – сказал Джо, не терпевший алкоголя.
– А поди ты, прадедушка! – цыкнул на него
Баттен. – Сэр, там понаехала уйма важных шишек, все на «кадиллаках» и
«линкольнах». И еще репортеры. Всякие. Телевидение тоже.
– Для посетителей еще рано, и ты это прекрасно знаешь,
какого же тогда черта…
– Не черта, а президента, – уточнил Баттен. – Они
говорят, что за президентом приехали.
– За каким еще президентом?
– Это вы должны знать, сэр. Они говорят, что вы должны
знать, потому что вы – советник президента по каким-то там особым вопросам…
– Баттен, скотина ты этакая! – сказал я. – Я
терпел твои штучки, молчал даже, когда ты спаивал медведей…
– Что я им, в глотку лил? Сами пили.
– Дело не в медведях. Ну сколько можно? Допился до белой
горячки, несешь жуткий бред – президент, советник… У меня столько же шансов
стать советником президента, сколько у тебя – председателем общества трезвости…
– Вовсе я не пьян, – упрямо сказал Баттен. – Была
у меня бутылочка, глотнул сам, дал глотнуть медведям, и все. Они, эта компания
на «лимузинах», сами сказали, что приехали за президентом. Сейчас придут, и
сами услышите.
