Во второй половине дня посыпались новые сюрпризы. Биржу
лихорадило, акции военных предприятий уже стоили меньше бумаги, на которой были
напечатаны, и кое-кто, оставив пустое злопыхательство, стал проникаться
уважением ко мне и Президенту – только великие люди способны так вот потрясти
Ее Величество БИРЖУ. Уайтхауз тройным кольцом окружали конная полиция и
национальная гвардия, но Стэндиш был здесь ни при чем – к зданию стекались
многочисленные демонстрации, и городские власти сами приняли меры. Демонстранты
не доставили нам особых хлопот – они сразу принялись драться между собой, так
как имели разные точки зрения на происходящее, после чего тридцать шесть
полицейских угодили в госпиталь – одного сбросила испуганная лошадь, одного
трахнули по голове транспарантом, а остальные получили нервное расстройство
из-за того, что не могли понять, кого из демонстрантов следует защищать, а кого
разгонять. Клан зажег у ворот Уайтхауза довольно дохленький крестик, который
быстро погасили ведром воды наши привратники.
В четыре часа дня к Уайтхаузу двинулась новая демонстрация.
Впереди шли министры обороны, Военно-морского флота и Военно-воздушных сил,
председатель и члены Объединенного комитета начальников штабов, а следом по
десять человек в ряд маршировали генералы и адмиралы, полковники и
подполковники, майоры и капитаны, коммодоры и вторые лейтенанты,
уоррент-офицеры, капралы и сержанты. Они несли плакаты: «Требуем всеобщей
занятости!», «Дайте нам работу, дайте нам ракеты!», «Не хотим быть
безработными!»
Перед полицейским оцеплением они остановились, два генерала
подняли на плечи министра обороны, вручили ему мегафон, и министр начал:
– Дорогие сограждане! Наше правительство бросило еще одну
лопату земли на могилу демократии! Новый законопроект, насквозь
дискриминационный по сути, обрекает честных тружеников на безработицу! Требуем
новых рабочих мест! Требуем всеобщей занятости! Требуем гарантированной
заработной платы, всех видов социального обеспечения…
Продолжить ему не удалось. С его стороны было
непростительной ошибкой использовать лозунги, действовавшие на полицейских,
словно красная тряпка на быка. Полиция, до сих пор безучастно взиравшая на
происходящее, мгновенно воспрянула духом и обрела ясную конкретную цель –
сработал условный рефлекс. Взлетела сигнальная ракета. Конники и гвардейцы с
газометами, электрическими дубинками и собаками вновь обрели вкус к жизни и
врезались в стройные ряды безработных военных. Было наглядно доказано, что сто
полицейских с одним офицером, безусловно, превосходят в боевом отношении тысячу
офицеров без единого солдата.
Через десять минут площадь опустела. Мусороуборочные машины
сметали в кучу погоны, обрывки аксельбантов, ордена и фуражки.
Армия разваливалась. Солдаты толпами покидали казармы, унося
и уволакивая казенное имущество – так как демобилизационного пособия им не
платили. Было объявлено о создании «Ассоциации безработных военных» с
зарубежными филиалами. Полиция по привычке моментально учредила слежку за
активистами ассоциации и установила в ее штаб-квартире подслушивающие
устройства, а парочку лидеров ассоциации на всякий случай арестовала, после
чего принялась искать основания для их ареста и приговора.
Уайтхауз напоминал осажденную крепость. Никто уже не
занимался делом, считая, что глупо сидеть над скучными бумажками в разгар
исторических событий. Только охрана трудилась не покладая рук, снимала
репортеров с ограды, вытаскивала из каменных труб, а одного, вооруженного
портативным землеройным агрегатом, изловили в буфете – бедняга плохо знал
расположение залов и подрылся не туда. Там меня и нашла Алиса, едва
прорвавшаяся к нам из города – кто-то из людей Стэндиша ее узнал и помог
миновать полицейские заслоны.
– Веселишься? – спросила она.
– Есть причины, – сказал я. Она отобрала у меня бокал и
сообщила:
– Генерал Айрон Булл у Президента. Через секунду я опрометью
мчался в Овальный кабинет, прихватив на всякий случай пустую бутылку из-под
шампанского. За всеми хлопотами мы как-то совершенно забыли о Президенте…
Президент сидел на столе и уплетал бананы, а генерал Айрон
Булл стоял перед ним на коленях и о чем-то умолял с рыданиями в голосе, тыча
пальцем в большой лист бумаги.
– Дя! – сказал Президент, скомкал бумагу и отшвырнул.
– Но, господин Президент… – заикнулся было генерал.
– Дя! – сказал Президент тоном, отметавшим всякую
возможность дискуссии.
Генерал попятился к выходу. Стереотипы властно довлели над
ним, и, вместо того, чтобы заорать: «Ах ты, наглая мартышка!», он цепко держал
в памяти буквальный смысл сцены – президент распекает генерала…
Я поднял и расправил забытую генералом бумагу. Как и
следовало ожидать, это была подписанная астрономическим числом офицеров петиция
со слезной просьбой не губить их малых детушек, а также национальный престиж и
нашу способность сдерживать натиск коммунизма.
– Дя! – сказал Президент, отобрал у меня петицию,
скомкал и швырнул в урну.
– Господин Президент! – сказал я, – да вы, похоже,
начинаете принимать самостоятельные решения!
– О! – сказал Президент, протягивая мне банан. Мы
сидели на столе и жевали бананы. В дверь заглянул сенатор Пертингтон, лидер
демократического большинства в сенате, председатель доброго десятка комиссий и
подкомиссий, выпускник Причарда, и прочее, и прочее. Он поманил меня, и я
вышел, хотя Президент недвусмысленно выражал желание отослать прочь и этого
визитера.
– Уговорите Президента отменить приказ о ядерном
разоружении, – сказал Пертингтон.
– Мое влияние не безгранично.
– Ну, бросьте. Уговорите его. Я понимаю, что он не такой уж
опытный политик, но неужели год в Уайтхаузе ничему его не научил?
– Видимо, нет, – сказал я. – Сенатор, меня давно
интересует – как вы допустили, чтобы президентом страны стал шимпанзе?
Он взглянул на меня так, словно я предложил ему ограбить дом
престарелых, предварительно зарезав его обитателей, а потом взорвать здание:
– Слушайте, Джордан, ваше привилегированное положение все же
не дает вам права… Вы не смеете называть так Президента.
– Даже если он – шимпанзе?
– Вот что, – сказал Пертингтон. – Запомните раз и
навсегда – президент нашей страны ни в коем случае не может быть этим самым…
ну, вы понимаете. Даже если он, м-м… это самое и есть. Он – Джозеф Смит,
избранник народа, и любой, именующий его обезьяньими кличками, может нажить
кучу неприятностей. Так что помалкивайте. Уговорите вы его отменить
необдуманные решения?
– Нет.
– Ну что ж, дело ваше, – сказал он ледяным
тоном. – Я только хотел напомнить, что сенат собрался на экстренное
заседание. Надеюсь, Президент не станет ломать сложившиеся традиции и найдет в
себе смелость выступить перед сенатом? Не забывайте, что сенаторы – такие же
избранники народа, как и Президент.
