– Через час мы будем в сенате, – сказал я, –
можете так и передать избранникам народа.
Он ушел, и я отправился к себе переодеться для поездки.
Президент увязался было за мной, но я велел ему тоже идти переодеваться, и он
ушел. Алиса прибирала бумаги у меня на столе. По радио передавали песенку о
трех шимпанзе, встретивших марсианина. «Кто вы?» – спросил марсианин. «Мы почти
люди», – ответили шимпанзе. «Почему – почти?» – удивился марсианин.
«Потому что у людей очень глупая жизнь и мы не хотим становиться
людьми», – ответили шимпанзе марсианину.
Интересно, подумал я, а Президенту не надоело еще быть
Президентом? Все эти условности, нет рядом соплеменников, приходится постоянно
носить одежду и пользоваться вилкой…
– Бедный, как тебя газеты ругают, – сказала Алиса.
– Ерунда. Им скоро надоест.
– Знаешь, я, кажется, начинаю тебя уважать.
– Быть не может, – сказал я искренне.
– Нет, правда.
– Ну и прекрасно, – сказал я. – Я рад, и мы с
Президентом отправляемся сейчас в сенат давать отчет избранникам народа. Ох, и
шуму будет…
Президент выбрал открытый лимузин – он очень любил открытые
машины. Окруженный мотоциклистами кортеж выехал за ворота. Демонстрантов не
было, только там и сям играли на скрипках и рисовали на асфальте картинки
безработные полковники. Погода стояла чудесная. Мы включили радио и узнали, что
акции военных предприятий вообще ни черта уже на бирже не стоят, армия
продолжает разбегаться, и это перекинулось уже в Европу, затронув пакт «Норд»…
– О! – сказал Президент, гордо поглядывая на нас.
– Вот именно, – сказал я. – Дик, что вы думаете о
шансах Президента на второй срок?
Стэндиш, все время беспокойно оглядывавшийся по сторонам, не
оборачиваясь ко мне, сказал:
– Прежде чем говорить о втором сроке, нужно… Хлесткие щелчки
вплелись в ровное журчание моторов, наш водитель затормозил, и машину
развернуло поперек дороги, что-то острое обожгло мне плечо. Что-то теплое
плеснуло в лицо. Стэндиш молотил кулаками по борту лимузина и рычал:
– Говорил я тебе, болван!
Мотоциклисты сбились в кучу, мимо нас промчались
телохранители с искаженными бледными лицами, выли сирены, хрустело стекло, кто-то
кричал, может быть, кричал я…
Плечо горело, по рукаву пиджака текла кровь. Рядом раздались
выстрелы – это детективы стреляли по окнам какого-то склада. Президент лежал
навзничь на широком сиденье спокойный, серьезный, неподвижный, я заглянул ему в
лицо, отразился в его широко открытых глазах, и в ушах у меня зазвучала песенка
о трех шимпанзе, встретивших марсианина. Телохранители вытащили на улицу
какого-то человека, он кричал, они кричали, метались прохожие, глаза Президента
гасли, гасли…
– Президент! – крикнул я, пытаясь поднять его
голову. – Президент, мы не успели…
Поздно, его уже не было, и бессмысленно было просить у него
прощения за то, что мы впутали его во всю эту историю. Стэндиш, с разбитыми в
кровь костяшками пальцев, стащил с себя пиджак и медленно накрыл им лицо
Президента.
– Рой, вы ранены, – сказал он тихо. – Джек, какого
черта ты стоишь? В госпиталь, быстро!
Взвыли сирены. Машина развернулась, отшвырнув брошенный
посреди улицы мотоцикл и помчалась куда-то. Я уронил голову на пиджак, прикрывавший
лицо Президента, и заплакал – то ли от боли, то ли от жалости и омерзения к
нашему миру…
Блокнот третий
Вот и все.
Президента похоронили в Дарлингтоне. Оркестр морской пехоты
играл печальную музыку известных композиторов, медленно проплывали длинные
черные лимузины, наматывая на колеса траурные мили повсюду – ленты черного
крепа и букеты белых асфелий.
Сенатор Пертингтон произнес длинную речь, в которой очень
прочувствованно и пространно охарактеризовал заслуги Президента на ниве
политики, экономики и освоения космического пространства, потревожил покой
первых поселенцев, проводил параллели и перекидывал мосты. Все смахивали слезы,
а супруга министра обороны упала в обморок и была деликатно вынесена за пределы
кладбища. Залп из сорока одного орудия – и гроб с телом Президента был опущен в
могилу.
Писем мы получили много, среди них были и полные злорадства,
и полные искреннего сочувствия. Некоторые были опубликованы. К сожалению, в
газеты не попало письмо одной маленькой девочки, год назад вручавшей Президенту
цветы на церемонии открытия им картинной галереи. Она писала:
«Уважаемые сенаторы очинь нехарашо убевать президентов а
убевать президентасмита было вовсе подло он был такой добрый и уморитильный в
костюмчики и он никого не обижал не точто некаторые».
Вот такое было письмо. Его не напечатали – во-первых, очень
уж неграмотно, во-вторых, не вполне уместно называть Президента уморительным…
В результате следствия, проведенного лучшими специалистами,
было неопровержимо доказано, что застреливший Президента человек был
параноиком, и болезнь в конце концов вылилась в маниакальное стремление убить
важную персону, чтобы прославиться. К сожалению, до суда убийца не дожил –
повесился в камере.
Безработные военные вернулись на свои места, обращение к ООН
и меморандум ядерным державам так и не были отправлены адресатам, но тем не
менее в воздухе ощущается что-то новое, никто не может сказать о нем ничего
определенного, но все знают – было До и существует После…
Дик Стэндиш потерял место. На следующий день после
вступления в должность нового главы государства Дик, планируя необходимые меры
безопасности, осведомился с непроницаемым лицом: «Сэр, вы в какие обычно часы
предпочитаете скакать по деревьям?» Через час его проводили в отставку по
состоянию здоровья, наградив на прощанье медалью. Он основал небольшое бюро
частного сыска, процветает и иногда бывает у меня в гостях.
В зоопарк я не вернулся. Мирно и покойно живу в купленном во
времена процветания коттедже, по заказу одного солидного издательства пишу
книгу «Мы никогда не звали его Джо. Год и три месяца Президента Смита». Больше
половины уже готово. Многие считают, что события я отобразил удивительно
достоверно. Что ж, в конце концов у меня больше, чем у кого-либо другого, прав
писать о Президенте – как-никак я несколько лет был его близким другом и, что
скрывать, имел на него большое влияние. Хорошо помню, как однажды, во время
своей предвыборной кампании, он сказал мне следующее… господи, и я туда же? В
общем, я его хорошо знал.
И должен быть ему благодарен хотя бы за то, что он, пусть и
косвенным образом, устроил мою судьбу. Алиса все-таки вышла за меня. Как ни
странно, она больше не называет меня неудачником и не уговаривает поступить в
какую-нибудь перспективную лабораторию. Впрочем, может быть, в этом и нет
ничего странного – на всех нас, членов президентской команды, феерическая
история его взлета и гибели наложила свой отпечаток и оставила в душах свой
след. Вряд ли мы когда-нибудь осознаем это во всей полноте, и не думаю, что это
так уж необходимо – Президента все равно уже нет…
