– Запалим Вауле с четырех концов, – сказал Малисов, и
остальные одобрительно заорали.
– Вот именно. С точки зрения здешних законов мы поступим
абсолютно правильно, спалив деревню. Согласно тем же законам, мы даже поступим
крайне гуманно – мы ведь не станем в отместку еще убивать, как тут обычно
практикуется. Какого же черта ты притягиваешь за уши тень генерала Кастера?
Верно, мы земляне. Однако мы живем среди чарианцев, мы вписаны в их мир, в их
кодексы и законы, в их глазах мы – точно такое же племя, почему же мы не можем
отомстить так, как предписывает здешнее право? Земля нас осудит, но мы не на
Земле…
– Ты не думай, я все понимаю, – сказал Вэш. – И
все равно я думаю в первую очередь о перебитых бизонах и о резне на Колдкрик.
Хорошо, мы отомстим за Яну, но кто отомстит за обесчещенных триста лет назад
наших девушек? За великий город Теночтитлан? За Рязань? За Гернику? За всех
девушек и за все города? Вам вдруг показалось, что, спалив убогое селение на
планете за двадцать парсеков от Земли, мы разом отплатим земным насильникам и
подлецам всех времен и народов. Но это неправда… Мы все-таки не чарианцы…
– Хватит! – рявкнул я, прошел к столу и сел. Они хмуро
смотрели на меня. – Хватит. Давайте лучше о нас самих. До чего мы
докатились? Истерики, игра в софизмы-силлогизмы, повышенная возбудимость,
наружу вылезают распри, про которые давно пора забыть. Того и гляди, мы начнем
вспоминать, чьи предки чьих обидели тысячу лет назад и начнем палить друг в
друга, довершая дело… Что с нами происходит? В нас пробуждаются темные
инстинкты? Нет, тут что-то другое… Мы стали хуже? Не думаю. Духовно богаче?
Вряд ли. Я понятия не имею, как назвать то, что со всеми нами происходит, но мы
уродуем себя, пытаясь совместить в себе Землю и Чару, прошлое и настоящее…
– Проповедь темпераментная и искренняя, – сказал
Чак. – Но вот что ты предлагаешь для данного случая, какой выход?
– Вы тут орали о местном праве, – сказал я. – Но
наши вертолеты и оружие наверняка находятся вне местного права – потому что они
вне здешних возможностей. Может быть, нас всех, и меня первого, нужно
немедленно распихать по лучшим санаториям Земли, но что-то же нужно делать… В
деревню поедете вы трое – Чак, Вэш, Паша Гурский. И никакого современного
оружия – только чарианское. И чтобы, кроме тех троих, в деревне не пострадала и
паршивая собака… Марш!
Интермедия. (Чак Рочер, микробиолог)
Вообще-то он зря попрекал меня шермановскими кавалеристами.
Ничего такого, уж я-то знаю, специально копался в архивах. Ивар Рочер, первый
американский Рочер, приехал в Штаты в восемьсот семидесятом и до самой смерти
плотничал в Миннесоте, а когда подросли его сыновья, битвы с индейцами стали
уже историей. Так что ничего подобного, зря он это. Но, пошел! Неужели я сейчас
убью, смогу убить, пусть и подонка? Ведь смогу… А что скажет Джули? Что скажут
там, на Земле? Да что бы ни сказали, плевать! Для них это абстрактная
морально-этическая головоломка, утеха психологов и космоисториков, для нас –
нет, в нас появилось что-то, неуловимо отличающее нас от тех, кто остался дома,
и, кажется, до самой смерти буду делить землян на тех, кто был здесь, и на тех,
кому здесь побывать не довелось. К их счастью, к их сожалению… Но-о!
Интермедия. (Вэш Вуидис, Парящий Лист,
оператор систем дальней космической связи)
Хай! Хай! Конечно, я зря накинулся на Чада. Но я-то – как
вышло, что во мне проснулось ЭТО? И не только во мне, слишком многое
просыпается в слишком многих, и всему виной Чара, проклятая планета,
благословенная. Я скачу убивать. Я, индеец, сын народа, едва не выбитого с лица
земли. Правда, и мои предки не всегда играли на арфах, шелестя белоснежными
крыльями, но во всех наших индейских междоусобицах погибло меньше людей, чем на
одной только Кубе, когда туда приплыли каравеллы с крестами на парусах. Разве
мои предки снимали с белых скальпы лишь из одной врожденной кровожадности –
потому что накипело. Да и другие белые платили им за скальпы белых… Так что
легко им судить там, в двадцать втором веке… стоп, почему «им»? Нам, а не им.
Неужели я забыл, что я один из них? Хай, хай!
Интермедия. (Павел Гурский, астроном)
Нет, это невозможно, и все же так и есть. Три землянина,
специалисты с дипломами двух-трех институтов, конечно, крепкие, тренированные
парни, и все же, все же… В какой школе верховой езды Вэша могли обучить сидеть
вот так – вольная посадка, ничего общего не имеющая с посадкой конника
спортсмена, рука на отлете, и в ней – местный аналог томагавка. И Чак со своим
копьем, и я с луком – откуда в нас это словно бы проснувшееся умение? Естественное
объяснение – предки. Не синий гусар, так Игорев конник, не петровский драгун,
так донской казак, а возможно, что и одинокий ордынец затесался мимоходом в
шеренгу пращуров. Но все же – почему это так ярко проснулось в нас? Сейчас я
убью. Но убью подонков… Хай!
Они с криками влетели в деревню и, не сдерживая распаленных
дико храпевших купов, пронеслись мимо шарахавшихся людей. Где-то близко
закричали женщины – протяжно, рыдающе тоскливо, всегда они кричат здесь при
набегах. Взвыла и забилась в пыли угодившая под копыта собака, вопли нарастали,
с полей бежали мужчины – в деревне прекрасно поняли, зачем в Вауле ворвались
вооруженные всадники.
Как ни странно, те трое и не думали никуда скрываться,
только сейчас, заслышав вопли и нарастающий грохот копыт, заметались по двору,
разыскивая неизвестно куда засунутое с пьяных глаз оружие. Через несколько
секунд один из них рухнул лицом вниз, вцепившись обеими руками в древко
пробившего его насквозь копья. Второй успел выдернуть дубину из-под кучи
корзин, но в воздухе просвистел томагавк и угодил в цель под дикий вопль
команча. Третий, рывками бросаясь из стороны в сторону, бежал к лесу. Стрела
впилась ему в шею, и он пробежал несколько метров, прежде чем рухнул.
Трещало пламя, мгновенно охватившее хижину. Всадники медленно
двинулись прочь. Мужчины, столпившиеся на окраине селения, опускали копья и
расступались – убедившись, что этим все и кончилось, деревня молчаливо
признавала правоту соседей…
Монолог третий. Вадим Ребров, пока еще заместитель начальника станции
Они молча привязали купов и разошлись в разные стороны.
Никто не подошел ко мне, и это избавляло меня от необходимости зачитывать еще и
им только что полученную космограмму. Я смял в кулаке ленту.
Утром на орбите должна была появиться эскадра. «Дон Кихот»,
«Зодиак», «Малабар», «Болид», «Звездный тигр» – огромные транспортники,
колоссы. Плюс уполномоченный Совета астронавтики, находившийся на борту
«Зодиака». Все это, вместе взятое, могло означать только одно…
Я подошел к перилам и оглядел окрестности так, словно только
что, впервые прилетел сюда, и теперь знакомился с местом, где предстояло жить.
Белые купола обсерваторий, россыпь разноцветных коттеджей, солидные здания
лабораторий и мастерских, синие громады ангаров и складов, алые, желтые,
голубые вертолеты на аэродроме, хитроумные антенны дальней связи, бассейны,
аллеи, спортивные площадки – небольшой город, по старинке именовавшийся
станцией «Иван Ефремов». И нигде не видно людей – наверняка все сделали тот же
вывод, что и я, и собирают сейчас вещи, одержимые самыми разными мыслями…
