– Потому что на этот раз от нас не требуется гасить звезды,
сносить горные хребты и осушать моря, – сказал Данкевич. – От нас
требуется гораздо более сложное – совместить несовместимое… Аллертон прав – мы
проиграли еще и потому, что пришли ни раньше, ни позже, а в самый удачный
неудачный момент. Пришли во время, когда нет антропоморфных богов, так что
никто богами нас не считает и не собирается поклоняться нашим вертолетам.
Увести за собой чарианцев – лишь увеличить население Земли на несколько сот
тысяч человек. Мы решили, что это – встреча в пространстве, а это – встреча во
времени, Ребров. Стоит посмотреть на события как на встречу во времени – и все
встает на свои места, наше отступление не выглядит отступлением, наше бегство
перестает казаться бегством, все недоразумения, эксцессы, вспышки забытых
противоречий и тени минувших конфликтов умирают, едва рычаг машины времени
переведен на возвращение машины в родную эпоху… У нас с чарианцами нет, не
может быть разногласий религиозного, политического, экономического,
литературного характера. Ни точек соприкосновения – по причине отсутствия у них
политики, религии, экономики, литературы в нашем понимании. Остаются
одни-единственные проблемы – личного характера, если можно так выразиться.
Это-то и создает трудности. Мы можем и не бежать, но для этого от нас требуется
понять, что же такое Человек, почему он любит, почему ненавидит. Требуется
понять и познать самих себя – а этого мы не в состоянии сделать даже сегодня.
Вот главная причина бегства – да, бегства…
Мы замолчали. Я смотрел в окно – станции больше не
существовало, долина была усеяна кучами невесомого серого пепла, который очень
скоро размоют дожди и разнесет ветер. Уцелел только мой коттедж, но и к нему, я
видел, направляются двое, волоча за собой блестящий кольчатый шланг. Только
пепел. И несколько оставшихся в селении безделушек – они не станут фетишами,
священными реликвиями, и оттого затеряются в веках. Эрик рано или поздно умрет.
Останутся разве что легенды о странном племени, жившем некогда по соседству – в
горниле тысячелетий – и они переплавятся в нечто неузнаваемое, удивившее бы нас
самих эхо миража. Или исчезнут вовсе, как этот серый пепел – разве до нас дошли
хотя бы жалкие обрывки фольклора кроманьонцев, их сказок и песен, разве мы
знаем их имена, названия, которые они когда-то давали рекам и горам, Луне и
звездам?
– Итак, – сказал Данкевич, – мы поворачиваем
рычаг, и машина времени возвращается в родной век. И ничего не изменят
прилипшие к башмакам путешественников цветы и мертвые бабочки, равно как и
забытые в прошлом безделушки…
Мы вышли из коттеджа, тут же рассыпавшегося в беззвучном взрыве
облаком серой пыли. Я перехватил взгляд Данкевича – он смотрел вдаль, туда, где
розовое закатное солнце высветило на вершине близкого холма черные силуэты
наблюдавших за смертью поселка чарианцев.
– Вы думаете, это не ново? Не впервые? – спросил
Данкевич.
Я понял его и повторил:
– Хотел бы я знать, кто бежал с Земли тридцать тысяч
лет назад…
– Но разве легче оттого, что мы – не первые, что кто-то уже
потерпел аналогичное поражение? Легче? Может, наоборот – труднее и горше?
Я ничего ему не ответил.
1984
Страна, о которой знали все
…Я стою у окна, напряженно вслушиваюсь в каждый звук, не
отрываю глаз от зеленой стены леса. В лесу – смерть, и оттого мирные деревья
кажутся оборотнями. До леса что-то около двухсот метров, мой домик – обыкновенное
загородное прибежище охотника – стоит на открытом месте, и только благодаря
этому я еще жив. Но те, что за мной охотятся, бросятся в атаку с наступлением
темноты, я это знаю, и знаю, что они не уйдут. Их человек шесть, они вооружены
автоматами, а я один, у меня есть винчестер и служебный пистолет, но в темноте
меня не спас бы и пулемет. Может быть, они просто подожгут домик – у них
хватало времени, чтобы смотаться в город за какой-нибудь зажигательной бомбой.
Так что мне остается надеяться лишь на эту крашеную грымзу, секретаршу Тэда.
Если она найдет его и передаст то, что я просил передать, я спасен, – если
только Тэд захочет меня спасать…
Мое имя – Патрик Грэм. Мне тридцать четыре года, я имею
воинское звание подполковника, но никогда не ношу мундира, потому что работаю
там, где форму никто не носит, – в разведывательном управлении. Сектор
«Африка». В настоящее время я – начальник особой группы, занимающейся
африканской республикой Гванеронией. Вы слышали о ней? Разумеется: вот уже
месяц все газеты мира непрерывно помещают материалы о развернувшихся там боевых
действиях – отряды полковника Мтанга Мукиели, сторонника идеалов западного
мира, теснят войска прокоммунистически настроенного премьера Амбруаза Букиры,
контролируют уже две трети территории страны и не сегодня-завтра овладеют
столицей. Это знают многие, но никто не знает, что только от меня зависит,
возьмут ли отряды Мукиели столицу. Или от меня уже ничего не зависит?
Дело осложняется тем, что ничего этого нет, ничего и никого.
Нет Гванеронии и десяти миллионов ее населения, нет шахт и приисков, нет
премьера Букиры и полковника Мукиели. Впрочем… Иногда сам я начинаю сомневаться
– может быть, существуют все же где-то за океаном и Гванерония, и мятежники?
Ведь полковнику Мукиели переправлено на сорок миллионов оружия и военной
техники, из-за развернувшихся там событий здесь, в этом городе, погибли
несколько человек, и меня осаждают в собственном охотничьем домике агенты
секретной службы дружественного нам государства… Господи, я в тебя не верю, но
помоги, защити, заслони от выпущенного нами самими джинна!
Полковник Мукиели родился в возрасте сорока лет.
Этот день не был понедельником, а число – тринадцатым. Была
среда, двадцать пятое мая, прекрасное во всех отношениях утро. С утра я
принялся за сводку для генерала, к одиннадцати часам закончил и понес бумаги.
Генерал Райли, начальник нашего отдела, – личность
незаурядная. Выглядит он как типичный тупой солдафон, какими их рисуют
карикатуристы: нескладная фигура, грубое лицо, словно вырезанное из сырого
полена тупым секачом. Но за этой банальной внешностью кроется умный,
интеллигентный, энергичный человек, кстати сказать, знающий наизусть почти
всего Киплинга. И единственная его слабость – частенько цитировать «железного
Редьярда».
Я вошел. Он пригласил меня сесть и несколько минут дочитывал
только что полученные последние донесения.
– Совсем неплохо, Патрик, – сказал, прочитав. – Те
парни, в Квеши, доказали, что мы не зря ухлопали деньги на их учебу. Полюбуйся –
они подпалили-таки фабрику. Как корова языком слизнула… По мнению ребят из
экономического отдела, это отбросит черненьких лет на пять – средств для
восстановления у них нет и неизвестно, когда будут. Это удар по всей
промышленности.
– Потери были?
– Трое. А у тебя что?
– Ничего выдающегося, – сказал я. – За истекший
месяц в моем районе произошло двенадцать вооруженных столкновений и восемь
успешно проведенных диверсионными группами заданий. Правительственные войска
потеряли сто одиннадцать человек, причинен материальный ущерб в семьсот тысяч
четыреста девяносто один доллар.
