Затрещал телефон. Райли снял трубку, послушал и приказал:
– Тогда уберите его. Нет, лучше за городом, – он
повесил трубку. – А потери вторгавшихся групп, Патрик?
– Девяносто восемь человек, восемь бронетранспортеров, семь
минометов, четыре вертолета.
– Это плохо. Сплошные убытки.
– Ничего не поделаешь, – сказал я. – Качество
противовоздушной обороны и оперативность вооруженных сил черномазых повышаются.
Это неприятный процесс, но мы бессильны его остановить.
– Плохо, плохо, – он выбрался из-за стола и зашагал по
кабинету мягкой кошачьей походкой. – Патрик, оставим казенные фразы.
Наверху весьма и весьма нами недовольны. На последнем совещании нашу
деятельность в глаза назвали игрой в солдатики. Все эти стычки местного
значения, наскоки через границу, неудачные покушения и невзорвавшиеся посылки.
Мне предложили, если ничего у нас не изменится, передать Фришу спецнадбавку к
ассигнованиям.
– Черт знает что, – сказал я. – Из-за того
переворота, что ли?
– Вот именно.
– Но, в конце концов, эта страна едва ли не меньше нашей
столицы…
– Но это – страна, – сказал Райли. – Государство.
Полковник Фриш провел блестящую операцию, приведя к власти в некоем
стратегически расположенном государстве дружественное нам правительство, тут же
подписавшее все необходимые соглашения. Звучит? Что по сравнению с этим наши
рапорты о подожженных магазинах и разгромленных автоколоннах? Нам просто снова
напомнят, сколько стоят вертолеты и подготовка командос. Фришу плевать, что это
был крохотный островок, и начальству плевать. Фриш бегает именинником, будто он
сам разгонял тамошний парламент.
– Нас прижмут, – сказал я. – К тому идет.
– Уже прижимают – вот-вот лишат прибавки… Патрик, сейчас нас
может спасти только какое-нибудь шумное, громкое дело – война, восстание,
переворот. Неважно что, лишь бы это случилось в нашем секторе Африки, лишь бы
это получило широкий резонанс, лишь бы мы проявили оперативность. Пусть эту
войну наши люди даже проиграют… хотя, конечно, лучше выиграть.
– Я готов рискнуть, – сказал я. – Намажусь ваксой,
полечу в Африку и обстреляю из базуки какое-нибудь наше посольство.
Он не улыбнулся в ответ. Посмотрел мне в глаза и медленно
сказал:
– Еще одна такая шутка, и я пошлю тебя претворять ее в
жизнь, честное слово.
Он даже не процитировал что-нибудь подходящее к случаю из
Киплинга, и это был вовсе уж скверный признак…
Я ушел от него в расстроенных чувствах и, словно специально
для того, чтобы окончательно испортить мне настроение, в коридоре мне попались
двое парней из отдела Фриша. Эти подонки весело обсуждали во все горло свои
повышения и премии, нежно поглаживали новенькие военные ордена на лацканах. И
предложили мне перебираться к ним, пока есть свободное место: младшего
статистика, правда, но ты не ломайся, Патрик, а то ведь может быть и хуже,
понизят Тэда Райли и засунут резидентом в какую-нибудь из неперспективных
стран, а тебя переведут на нижеоплачиваемую подсобную работу, вроде чтения
переписки конгрессменов, и куда ты тогда денешься, прощай твои мечты о
подполковничьих погонах, так что идем к нам, пока не поздно.
Я пожелал им завтра же дождаться демократического
контрпереворота и отправился к своим. Там я застал идиллическую картину: Моран
увлеченно рассказывал Кастеру, как он вчера увел из незнакомой компании
шикарную девочку, ухитрившись при этом не получить по морде от незнакомой
компании, перед Берренсом лежал буклет международной автомобильной выставки,
Крофт трудолюбиво изготовлял фотомонтаж (голова Берренса и тело обнаженной
девицы), Паркер болтал по телефону, и сразу видно было, что с подружкой.
Я высказал этим мерзавцам все, что о них думаю, но мерзавцы
нахально заявили, что они провернули все текущие дела, оприходовали подорванные
линии электропередачи и сожженные мосты, поплакали над сбитыми вертолетами, а
если случилось, наконец, что-то грандиозное, то они готовы сомкнутыми рядами
ринуться в бой.
Мне нечем было крыть, пришлось заткнуться и удалиться в свой
кабинет. Тут появился Бэйб, и мне, как всегда в таких случаях, захотелось
очутиться на другом конце света. Например, в Китае – потому что Бэйб не знает
китайского и не сможет расспросить аборигенов, куда я подевался.
Это шестифутовое румяное чудовище – мой дальний родственник
по тетушке Эмилии, и славится он двумя вещами – феноменальной невезучестью и
полной неспособностью с ней бороться. Если когда-нибудь случится так, что с
орбитальной станции кому-нибудь свалится на голову ведро с краской, то этим
неудачником будет Бэйб, и не спорьте. После того, как он последовательно
становился учителем, клерком, полицейским, секретарем политического деятеля,
пожарным – и с пугающей регулярностью терял место максимум через неделю после
поступления на него, тетушка Эмилия вспомнила обо мне, а я вспомнил, что по ее
завещанию мне полагается шестьдесят тысяч, но в случае моего отказа принять
участие в судьбе Бэйба денежки могут достаться какому-нибудь приюту для
престарелых попугаев. Тетушка Эмилия обожала попугаев.
Я принял в Бэйбе участие. К моему удивлению, он прошел все
тесты и испытания и был признан годным для работы в разведке. Я решил было, что
полоса неудач для него кончилась, но последующие события показали, что Фортуна
и Бэйб – вещи несовместимые. Райли определил его наблюдать за проживающими в
нашем городе африканцами, но на этом поприще Бэйб ухитрился за неделю прозевать
троих из объектов наблюдения, раскрыться перед двумя другими и угодить в
полицию как подозрительная личность. Когда он принял негра-швейцара из отеля
«Холидей» за сотрудника ангольской разведки и вызвал опергруппу (в результате
на полчаса застопорилось уличное движение и восемь пострадавших содрали с нас
сорок тысяч компенсации), Райли пообещал, что вышвырнет его, если в течение
трех дней от него не будет получено хотя бы строчки по-настоящему дельной
информации. Обрадовать эта новость могла разве что престарелых попугаев.
– Ну? – спросил я, когда проклятый любимый родственник
вошел в кабинет. – Если ты скажешь, что пришел пустой, я тебя повешу на
люстре.
– Вешай, – грустно разрешил Бэйб. – Вешай меня,
Патрик, ничего у меня нет.
– Послушай, – сказал я. – Мы подозреваем, что этот
африканец в свободное от чтения лекций время работает на свою разведку. Ты
неделю таскался за ним и ничего не принес. Ну хоть один разговор, хоть одну
фразу, которую можно было бы истолковать двояко? Хоть одну встречу, выглядевшую
подозрительно?
– Ничего нет. Встречается он в основном со своими
студентами.
– О чем говорят?
– Думаешь, я понимаю? Сам скажи, можно ли придать двоякий
смысл такому вот перлу, – он заглянул в блокнот. – «Возможные пути
построения сложных эфиров меняются в зависимости от состава и строения кислоты
и спирта». Учти, я еще самое простенькое записал.
