Спорила Душечка недолго. Она не из тех, кто не способен признать неприятную истину. С этой болью она справилась лучше, чем я ожидал, – возможно, худшее уже отболело много лет назад.
Однако нынешнее состояние Ворона ничуть Душечку не успокаивало, а она и без того находилась в расстроенных чувствах после поражения под Лошадью – предвестника поражений более серьезных. Она уже подозревала, что ей придется сражаться против имперцев без помощи тех сведений, за которыми меня посылали.
Всеобщее уныние я вызвал, объявив о провале миссии и добавив:
– Из достоверных источников мне известно: того, что мы искали, в бумагах просто нет. Хотя я не могу быть уверен, пока мы с Ардат не закончим наше дело.
Зато я кратко пересказал то, что вычитал в бумагах Ворона перед тем, как потерять их.
Прямой лжи я не допускал. Потом, когда правда раскроется – а она раскроется, – лжи мне не простят. Я только опустил некоторые детали. Я даже рассказал о плене, допросе и заключении.
– Так какого дьявола ты делаешь здесь? – осведомился Ильмо. – Почему ты вообще жив?
– Нас отпустили. Меня и Ардат. После той заварушки под Лошадью. Это было сообщение. Со мной передали другое.
– И какое?
– Если только вы не глупы и не слепы, то должны были заметить, что вас не атакуют. Госпожа приказала прекратить все боевые действия против повстанцев.
– Почему?
– Не хочет силы тратить. Властелин вновь шевелится.
– Кончай, Костоправ. Мы с ним разделались еще под Арчой.
– Я был в Курганье. Я видел сам. Лейтенант, эта тварь скоро вырвется. Одно из ее созданий уже на свободе и, возможно, гоняется сейчас за Одноглазым с товарищами. Меня Госпожа убедила. Властелин вот-вот сорвется с цепи – и это будет пострашнее Арчи. – Я повернулся к Госпоже: – Ардат, как мы там считали? Я сбился со счета на равнине. Когда мы выезжали, оставалось девяносто дней.
– Сюда вы добирались восемь, – подсказал Ильмо.
Я поднял бровь.
– Менгиры.
– Ну да, конечно. Восемь дней. Из девяноста – это в худшем случае. Через восемьдесят два дня Великий курган отворится. – И я подробно рассказал, как разливается Великая Скорбная река.
Лейтенанта я не убедил. Ильмо – тоже. И я не винил их. Госпожа коварна, и замыслы ее хитроумны. А наши поганцы всех судят по себе. Я не входил в миссионерский раж – я и сам не до конца верил в грядущую катастрофу.
Верят мне эти двое или нет – неважно. Решения принимает Душечка.
Она потребовала, чтобы вышли все, кроме меня. Я попросил Ильмо показать Ардат подземелье и подыскать ей комнату. Он глянул на меня искоса – как и все остальные, он подумал, что я подружку домой приволок.
Мне с трудом удалось удержаться от улыбки. Столько лет меня изводили из-за романтической чепухи, что я кропал, когда мы только-только поступили к Госпоже на службу. А теперь я привел Госпожу в свой дом.
Мне казалось, что Душечка захочет поговорить о Вороне. Я не ошибся, но меня здорово удивило, когда пальцы ее показали:
– Она прислала тебя, чтобы заключить союз?
Сообразительная чертовка.
– Не совсем, но практически – да.
Я постарался описать все подробности, как известные, так и домысленные. Язык знаков – очень медленная штука, но Душечка оставалась спокойна и терпелива, – то, что творилось в ее душе, никак не проявлялось внешне. Мы перешли к ценности – вернее, ее отсутствию – вороха бумаг в моей комнате. О Вороне она не сказала ни слова. Как и об Ардат, хотя моя спутница явно не выходила у нее из головы.
– Госпожа права в том, – показала Душечка, – что, когда Властелин готов восстать, старые свары отступают. Меня беспокоит другое: реальна ли угроза? Или это всего лишь хитроумная интрига, из тех, на которые, как мы знаем. Госпожа способна?
– Реальна, – ответил я. – Меня убедил Ворон. Он был уверен в этом задолго до того, как у слуг Госпожи появились первые подозрения. Сколько я знаю, их убедили именно собранные им свидетельства.
– Гоблин и Одноглазый – они живы?
– Я не слыхал, чтобы их поймали.
– Она должны быть где-то недалеко. Документы. Ключ все же в них.
– Даже если в них нет имени Госпожи, а только ее супруга?
– Она желала их видеть?
– Подозреваю, да. Меня отпустили по определенному поводу, но причины за этим поводом я не вижу.
– Так я и думала. – Душечка кивнула.
– Но я убежден – она искренна. Властелин представляет опасность более грозную и близкую. А предусмотреть, каким способом она может предать нас, несложно.
– Остается Ворон. Вот мы и приехали.
– Да.
– Я подумаю, Костоправ.
– У нас мало времени.
– И все время в мире. Я подумаю. А вы с твоей подружкой пока переводите.
Я понял, что меня отсылают еще до того, как мы добрались до причины этой беседы наедине. Лицо у Душечки было каменное. Что творится за камнем – не разберешь. Я медленно двинулся к дверям.
– Костоправ, постой, – показала она. Я остановился. Начинается.
– Кто она, Костоправ?
Проклятие! Опять меня обошли. Холодок по спине. Чувство вины. Я не хотел врать Душечке в лицо.
– Просто женщина.
– Значит, ничего особенного? А может быть, близкий друг?
– Кое-что особенное в ней есть. На свой лад.
– Понимаю. Попроси Молчуна зайти.
Я снова поднялся, молча кивая. Она не останавливала меня, пока я не начал открывать дверь.
Она приказала мне сесть – я подчинился. Душечка осталась на ногах.
– Ты думаешь, что я холодно отношусь к новостям, – показала она, расхаживая по комнате. – Тебе неприятно, что я встретила весть о том, что Ворон жив, без особенной радости.
– Нет. Я думал, это потрясет тебя. Взволнует.
– Не потрясло. Я ожидала чего-то в этом роде. Расстроило – да. Когда открываются старые раны, очень больно.
Я изумленно смотрел, как она мечется.
– Наш Ворон. Он так и не вырос. Неколебим, как скала. Лишен малейших следов обезволивающей совести. Силен. Хитер. Жесток. Жесток. Все это, и сверх того. Так? Так. И трус.
– Что? Как ты можешь…
– Он сбежал. Много лет назад его жена оказалась замешана в каких-то махинациях с Хромым. Думаешь, он попытался узнать правду, во всем разобраться? Нет, он убивал и записался в Черный Отряд, чтобы убивать. Он бросил двух младенцев на произвол судьбы.
Теперь Душечка кипела. Она раскрывала тайны, выплескивая наружу то, что я знал прежде лишь по смутным, расплывчатым намекам.
