И Лебедь со товарищи ни словом об этом не обмолвились.
Дело выявления сути этой кампании продвинулось вперед не намного. Женщина запретила своим общаться с нами, к вящему неудовольствию Корди Мотера, жаждущего послушать, что нового в Империи. Я узнал, что старика зовут Копченым, но имя женщины не упоминалось ни разу. Иначе Жабомордый бы слышал.
Осторожный, однако, народец…
В то же время они так старательно следили за нами — казалось, замечают даже, сколько раз за день я подходил к борту и увеличивал количество жидкости в реке.
И не только это мне досаждало. Вороны, которые были повсюду. Госпожа, почти ни с кем не разговаривавшая все эти дни. Она выполняла служебные обязанности наравне с прочими, но все остальное время и видна-то была лишь изредка.
Меняющий Облик с подружкой вообще не показывались. Они исчезли, когда мы выгружались в Треше, но я пребывал в тревожащей уверенности, что они по сию пору с нами, и достаточно близко.
Из-за всех этих ворон, да и вкупе со всеобщей осведомленностью о нашем походе, меня не покидало чувство, что за нами следят, и постоянно. Как тут не стать параноиком…
Миновав стремнины Первого Порога, мы отправились дальше — к рассвету истории Отряда.
* * *
На моих картах город назывался Троко Таллиос. Местные выговаривали: Трого Таглиос, хотя чаще всего — для краткости — говорили просто: Таглиос. Как утверждал Лебедь, район Трого представлял собою более старый город, поглощенный «младшим братцем», более энергичным Таглиосом.
То был самый большой изо всех виденных мною городов. Он не был опоясан стеной и потому неуклюже раскинулся по местности, быстро разрастаясь вширь. Вот северные города растут ввысь — никто не желает строиться за городской стеной.
Таглиос располагался на юго-восточном берегу, на некотором расстоянии от реки, оккупировав змеящуюся меж полудюжины холмов протоку. Мы высадились в городке-сателлите под названием Махеранга, выстроенном при порту на великой реке. Пожалуй, вскоре эта Махеранга разделит судьбу Трого.
Последний сохранил хоть какую-то индивидуальность лишь потому, что являлся резиденцией повелителей княжества, правительственным и религиозным центром.
Таглиосцы с первого взгляда казались точно такими, как описывали их в обрывочных дорожных беседах Лебедь с Мотером: дружелюбными, мирными и здорово набожными. Однако за всем этим чувствовался страх. Об этом Лебедь ни словом не упоминал.
И боялись они вовсе не Отряда. Нас встретили уважительно и вежливо.
Лебедь со своими исчез, едва мы подошли к пристани. И Одноглазому даже не пришлось напоминать, чтобы присматривал за ними.
Мои карты показывали, что от Таглиоса до моря всего сорок миль, но то — по прямой к западу, через реку. А вниз по реке, со всеми излучинами и лабиринтом дельты, до соленых вод выходило все двести. На карте дельта была похожа на многопалую паучью лапу, вцепившуюся в брюхо моря.
Пожалуй, вам нелишне узнать о Таглиосе побольше, потому что Отряд провел здесь куда больше времени, чем кто-либо из нас намеревался, и срок этот превзошел даже самые смелые ожидания таглиосцев.
* * *
Я двинулся в Таглиос, как только убедился в нашей безопасности. Остальные задержались в Махеранге, а мне предстояло провести кое-какие изыскания. Мы, как-никак, дошли до самого края карты, имеющейся в моем распоряжении.
Первым делом я обнаружил, что в деле знакомства с Таглиосом мне придется прибегнуть к помощи Лебедя с Мотером. Без них оставалось лишь полагаться на Одноглазова чертеныша, а это мне вовсе не улыбалось. По причине, в которую трудно просто ткнуть пальцем, я не слишком доверял бесу. Возможно, из-за его чувства юмора, столь близкого к чувству юмора его владельца. Одноглазому же можно верить только, если нет другого выхода, а на карту поставлена сама жизнь.
Я надеялся, что мы зашли достаточно далеко на юг, чтобы получить возможность картографировать остаток маршрута до Хатовара перед возобновлением путешествия.
После столкновения на реке Госпожа прекрасно несла службу, но в остальное время по-прежнему почти ни с кем не общалась. Возвращение и враждебность Ревуна здорово потрясли ее. В старые времена он был ей верным другом.
Она все еще пребывала как бы в чистилище, между прежней Госпожой и будущей, и веления сердца ее слишком явно расходились с доводами разума. Сама она не могла выбраться из этого состояния, а я, как ни болел за нее душою, просто не понимал, каким образом взять ее за руку и вывести.
Пожалуй, она заслужила вечерок отдыха. Я отправил Жабомордого на поиски местного заменителя Садов Опала, и он, к немалому моему изумлению, отыскал таковой. Тогда я спросил Госпожу, не хотелось бы ей провести вечер в обществе.
После стольких месяцев походной жизни она проявила небывалую сговорчивость — если не сказать «восхищение». Нет, не прыгала от восторга, просто: «Ну, раз все равно больше нечего делать…» Светская жизнь ее никогда не привлекала. А мой маневр на реке и бегство от нее к своим обязанностям командира вовсе не могли внушать особо теплых чувств ко мне.
Высадку мы провели с обычной помпезностью, но без шума и грома, что устроили в Опале. Я не желал, чтобы местные властители приняли это за оскорбление. Словом, Одноглазый с Гоблином вели себя тихо. Единственным свидетельством присутствия колдовства был Жабомордый. Никаких угроз, никакой опасности. А Жабомордый — просто наш толмач-универсал.
К высадке Одноглазый приготовил своему дружку костюм — столь же пышный, как и его собственный. Вдобавок слегка, но явно смахивающий на одеяние Гоблина. По-моему, бес был живым свидетельством того, что Гоблин может выглядеть просто шикарно, если только перестанет лениться на сей предмет.
Местная элита «смотрела свет и показывала себя» в аллее давно уж не плодоносивших олив. Она вела на холм близ старого Трого, на его вершине бил горячий источник, снабжающий водой бесчисленное множество публичных бань. Будучи в свете неизвестными, нам пришлось потратить уйму денег в основном, в виде взяток — на то, чтобы попасть туда. Но даже после этого понадобилось два дня ждать свободных мест!
Мы выехали в карете, с Одноглазым и Гоблином на запятках, двумя взводами наров — впереди и позади — и Мургеном в качестве кучера. Доставив нас на место, он отогнал карету назад. Остальные присоединились к нам в этой оливковой аллее. Я облачился в свой костюм легата, а Госпожа была одета, что называется, «на поражение», только — во все черное. Всегда во всем черном… Цвет, не спорю, был ей к лицу, но порой хотелось, чтобы она прикинула какой-нибудь другой.
— Наше появление, — заметила она, — возбудило куда больше интереса, чем ты думал.
На улицах наше появление особого внимания не привлекло.
Однако она была права. Хотя аллея и была популярнейшим местом времяпровождения, большая часть светской публики явилась специально ради нас. Пожалуй, собрались все, кто только смог.
