Тот олух, который чуть-чуть понимал старомодный форсбергский Боманца, не умел писать. Конечно. Поэтому все сказанное, что не слышал Молчун или не прочла по губам Душечка, нещадно перевиралось, в лучшем случае превращаясь в напрасный труд.
Зато с камнями можно было общаться как с нормальными людьми. Но Боманц терпеть не мог разговаривать с булыжниками. Такие беседы казались ему противоестественными.
Ему было трудно здесь еще и потому, что эти человеческие существа, эти безумцы, все же составляли наиболее нормальную и наименее невероятную часть окружающей обстановки.
Приди ему в голову мысль начать строить воздушные замки, впервые в жизни Боманцу пришлось бы смотреть себе под ноги.
Захватив старого колдуна в том лагере, в Ветреном Крае, они насильно увезли его с собой. И теперь он находился на спине воздушного левиафана, одного из мифических чудовищ, обитавших на Равнине Страха. Монстр был почти тысячу футов в длину и около двухсот в ширину. С земли воздушный кит больше всего напоминал помесь огромной, размером с военный корабль, медузы с самой большой акулой, какая найдется в мире. Оттуда, где находился Боманц, спина чудища напоминала бредовые видения опиекурильщика, походила на те нереальные леса, что росли в громадных пещерах, по слухам, находившихся глубоко под поверхностью земли.
В этом лесу обитал целый зоопарк странных существ, которые могли привидеться разве что в страшном ночном кошмаре. И все они были в какой-то мере разумными.
Воздушный кит куда то торопился, но, похоже, не мог двигаться так быстро, как хотелось бы. Ему постоянно мешали встречные ветры. Вдобавок чудищу часто приходилось опускаться, чтобы, уничтожив пару акров растительности, хоть немного заморить червячка.
А уж воняла проклятая бестия, как семь зоопарков сразу.
Парочка причудливых существ изводила его непрерывными приставаниями. Одна из тварей, маленькая каменная обезьянка, казалось, состоящая из одного хвоста, была не больше бурундука. Хотя старик не мог понять ее верещания, своим визгливым, скрипучим, въедливым голосом она напоминала Боманцу его давно умершую жену.
Вторая тварь походила на эдакого пугливого кентавра навыворот. Человеческой, притом весьма волнующей и привлекательной, у нее была задняя часть туловища. Старик чем то заинтересовал эту тварь. Она пряталась неподалеку в курчавых зарослях каких-то непонятных органов, покрывающих спину кита, и Боманц постоянно ловил на себе ее любопытные взгляды.
Но хуже всех была нахальная говорящая птица, слегка напоминающая канюка. Она немного знала форсбергский и трещала без умолку. Будь она человеком, могла бы шляться по всяким кабакам и зарабатывать на жизнь, выдавая себя за крупнейшего специалиста абсолютно по всем вопросам. Она обожала выкладывать свое мнение, претендуя на истину в последней инстанции. По поводу и без повода Боманц никак не мог от нее отделаться. Своей жизнерадостной самоуверенностью и абсолютным невежеством эта птичка доводила старика почти до исступления.
Еще там были летающие манты, похожие на черных скатов тропических морей, с размахом плавников-крыльев от тридцати до пятидесяти футов. Они жили в симбиозе со своим хозяином – воздушным китом, проводя почти всю свою жизнь на его спине. Из всех странных тварей, теперь оказавшихся соседями старого колдуна, эта разновидность производила самое сильное впечатление и была самой многочисленной. Хотя внешне манты напоминали рыб, похоже, они были млекопитающими. Страшно раздражительные и опасные, манты терпеть не могли, когда какие-либо другие существа вторгались на их территорию. Одна лишь воля их бога и хозяина сдерживала постоянно распиравшую их злость.
На спине кита путешествовало великое множество тварей, не менее примечательных, чем манты. Одна абсурднее другой. Но почти все они были пугливыми и сторонились людей.
Если не считать мант, самым многочисленным, зловредным и надоедливым племенем здесь были говорящие камни.
Подобно большинству людей, Боманц не раз слышал истории о смертельно опасных лабиринтах из вертикально стоящих камней, менгиров, на Равнине Страха. Действительность оказалась не менее мрачной, чем эти истории. Уж в этих-то созданиях, склонных к замогильному юмору, робости было не больше, чем в горной лавине. Именно им Равнина Страха была обязана своей зловещей репутацией. То, что любому другому показалось бы убийственно злобной выходкой, эти камушки считали всего лишь милой шуткой.
И в самом деле, разве можно найти что-либо более забавное, чем путешественник, который сбился с дороги, оступился и упал в каменный мешок, или чью лошадь, прямо из-под него, утащил гигантский песчаный лев?
О таких камнях, в виде менгиров до восемнадцати футов высотой, рассказывали тысячи историй, среди которых едва ли можно было найти хоть одну со счастливым исходом. Но теперь старому колдуну приходилось постоянно видеть их, слышать и иметь с ними дело. Перед этим бледнели все сказки, хотя камни вели себя так смирно, как только могли.
Их, как и мант, к этому пока принуждали.
Они могли говорить на любом языке. По счастью, большинство из них предпочитало помалкивать. Но если уж им приходилось высказываться, речи их бывали едкими, желчными, ядовитыми. Так какого же черта их бог решил набрать свой дипломатический корпус именно из этих булыжников?
Не удивительно, что Равнина Страха слыла повсюду приютом безумия. Ведь само управлявшее ею дерево было сумасшедшим. Эталон бога-безумца. Чистой воды, на двадцать четыре карата.
Камни были, по большей части, серо-коричневыми, без видимых признаков каких-либо отверстий или органов; на них косматились пятна мхов и лишайников, в гуще которых копошились насекомые. С виду не отличить от обычного валуна, какие валяются повсюду и молчат в тряпочку. Но они таки умудрялись нагнать страху даже на Боманца, который обычно любил показать, что ему сам черт не брат.
Бывали моменты, когда ему до смерти хотелось разнести их вдребезги, превратить в говорящий песок.
Проклятые твари!
Каждую сотню миль воздушный кит снижался, пока его брюхо не начинало волочиться по земле. Тогда все сущности, гнездившиеся на его спине, включая братьев Крученых, начинали радостно напевать: «Эй, ухнем…», подтаскивая поближе к краю тот менгир, который за последнее время надоел им больше других. Раз, два, и он летел за борт под аккомпанемент грязных угроз и страшных проклятий. Те камни, которые больше других претендовали на чувство юмора, страшно завывали, свистели и гудели всю дорогу, пока не шлепались на землю.
Бесноватые недоумки.
Как бы чертовы каменные кирпичи ни кувыркались во время падения, приземлялись они всегда торчком, как кошка на ноги.
Те местные жители, которые имели несчастье стать свидетелями очередного такого представления, получали медвежью болезнь.
Камни были порождением Равнины Страха, из них состояли жизненно важные для дерева-бога линии коммуникаций. Друг с другом они общались при помощи телепатии. Боманцу никто ничего не говорил, но он подозревал, что всей этой операцией, зачем бы она ни была нужна, руководит откуда-то издали сам Праотец-Дерево.
