Я рассказал ей, что пошел в армию, чтобы удрать с фермы. И что в то время мятежники для меня выглядели ничуть не лучше, чем имперцы. Даже хуже, поскольку тогда она еще не приступила к чистке своих рядов. Вдобавок Империя платила своим солдатам. Хорошо и в срок.
Казалось, мои слова не задели ее. Тогда я осмелел и выложил свою тайную жизненную философию: те идиоты, которые идут служить не за деньги, а во имя какой-то идеи, вполне заслуживают того, чтобы погибнуть во славу отечества.
Вот здесь я ее здорово зацепил. Несколько минут мне было жарковато. Потом страсти слегка улеглись, но она продолжала горячо убеждать меня, что в мире существуют абстракции, за которые стоит сражаться и умирать. Ничего подобного, упрямо настаивал я, к какой бы прекрасной цели ты ни стремился, она все равно не стоит того, чтобы отдавать за нее жизнь. Потому что через каких-нибудь двадцать лет никто про тебя даже не вспомнит. А если вспомнит, так выругается.
В таких спорах прошло еще два дня. Думаю, если бы между Вороном и Молчуном не лежало слишком много личного, они объединились бы и задали мне перцу за то, что я узурпировал их подружку.
С ней было легко разговаривать. Поэтому я выкладывал такие вещи, о которых прежде помалкивал. Мне казалось, они мало чего стоят, если учесть, кто о них говорит. Так, всякая ерунда о том, что движет людьми и как устроен мир.
Пытался втолковать, что повстанцы не обещают людям в будущем ничего, кроме свободы от тирании прошлого, а потому не вызывают у меня доверия. Убеждал, что их движение, как показывает моя нехитрая философия, полностью игнорирует природу человека. Если даже удастся когда-нибудь опрокинуть Империю, объяснял я, результат будет самый плачевный. Все новые режимы всегда оказываются куда гаже предыдущих, иначе им просто не продержаться. И никаких исключений из этого правила история не знает.
В самом деле, что предлагает ее движение вместо Империи? Я задержался на этой теме. Попав под власть Империи, обычные простые люди становились более трудолюбивыми, более зажиточными, ощущали себя в большей безопасности, чем прежде. Повсюду, кроме тех мест, где активно действовали повстанцы. Я знал это не понаслышке. Потом я сказал Душечке, что для большинства людей свобода – отнюдь не главная проблема. А в том виде, в каком ее исповедуют мятежники, обывателям эта концепция вообще чужда.
Например, для крестьян – а крестьяне составляли около трех четвертей всего населения – быть свободным означало обеспечить семью всем необходимым, а излишки выгодно продать на рынке.
Когда я уходил в армию, люди на картофельной ферме трудились сообща. Тяжелая, утомительная работа. Скучная. Но никто не жил впроголодь, причём даже в неурожайные годы. Излишков хватало на покупку разных городских товаров. А вот во времена моего дедушки все наши поля были лишь одним, среди десятков других таких же, владением, принадлежавшим богатому помещику. Люди были по закону приписаны к земле и являлись частью его собственности. Такой же собственности, как вода, земля, деревья и дичь. Помимо крестьянского труда у них была масса всяких других повинностей, которые они были обязаны отработать на своего лендлорда. А еще они должны были с каждого урожая отдавать лендлорду фиксированную часть. Сперва. В неурожайный год лорд мог забрать все.
Да, тогда на них не простиралась темная власть Госпожи. Но что толку? Их блаженный душевный покой был сродни спокойствию домашних животных.
Я напомнил Душечке, что теперь основной костяк Восстания составляют дети таких землевладельцев, которые полны решимости освободить земли своих предков. И восстановить там прежние порядки.
Я сказал ей, что не питаю никаких иллюзий по части чувств, испытываемых Госпожой по отношению к простолюдинам. Ни заботой, ни любовью там не пахнет. Она уничтожила прежний правящий класс лишь для того, чтобы ее власти ничто не угрожало. Чтобы заранее избавиться от возможных сложностей. У нее у самой имелось немало отвратительных фаворитов, в чьих владениях жизнь людей была сущим адом, но это ее ничуть не беспокоило.
Под конец я попытался доказать Душечке, что, хотя она и разоружила Госпожу в Курганье, никакой реальной угрозы для целостности Империи все равно не возникло. Госпожа всегда была одержима навязчивой идеей расширить границы Империи и раздвинуть пределы своей власти. Поэтому она создала эффективный механизм управления всеми внутренними делами. И этот механизм пока что работал исправно.
Мы летели без остановок четыре дня. На четвертый день к вечеру коричневая земля впереди уступила место туманной голубизне Моря Мук. За короткое время мы проделали длинный путь. Вот так и надо путешествовать, черт возьми! А сколько всякого дерьма мы нахлебались с Вороном, пока добрались до того монастыря. Тьфу, пропасть! Даже вспоминать не хочется.
Я перестал спорить с Душечкой. Чувствовал себя немного виноватым. К концу нашего разговора она возражала мне все реже и реже. Похоже, я вывалил на нее слишком много всякой всячины, о которой она прежде не задумывалась. Мне уже приходилось встречать людей, чересчур неуклонно стремившихся к поставленной цели. Любой ценой, не задумываясь о последствиях. Правда, от тех людей не так уж много зависело.
Конечно же, я промахнулся. Как и многие до меня. Недооценил ее, черт побери.
На следующий день я не сталкивался с Душечкой до полудня. Наверно, подсознательно избегал встречи. А когда я увидел ее, она отвернулась.
Примерно в то же время на севере, вблизи горизонта, появились неясные очертания береговой линии. Я почувствовал, что мы начали снижаться. Остальные киты перестроились, образовав сверху над нами треугольник. Манты поднялись в воздух и заскользили в сторону побережья.
– Что случилось? – спросил я на языке знаков. – Где мы находимся?
– Приближаемся к Опалу, – замелькали ее пальцы. – Надо отыскать детей Ворона. Мы заставим его взглянуть в лицо своему прошлому.
Еще одно свидетельство того, насколько ценит и уважает ее Праотец-Дерево. Ведь он спешно отозвал своих подданных из-под стен монастыря и приказал им торопиться на север. Времени у него было в обрез, и все же он позволил ей прервать полет по причине, которую она считала для себя важной.
Полагаю, Ворон не знал, что его ждет. Бедолаге потребуется поддержка, когда это произойдет. Я пошел взглянуть на него.
Глава 37
В четыре утра ничего не происходило, размышлял Смед. Солдаты отдыхали или бездельничали где-то, потому что даже у самых отъявленных сорвиголов хватало здравого смысла, чтобы в такое время спокойно спать в своих постелях. Пекари еще не торопились к своему тесту и к печам. Тишину нарушали лишь шум дождя да журчание воды, льющейся с крыш. Он и Рыбак двигались бесшумно. Старик, похоже, даже почти не дышал.
На этот раз задача была сложнее. В отличие от колдуна, врач видел раньше их обоих. С другой стороны, они нарочно отправились на дело в такой собачий час, рассчитывая захватить лекаря прямо в постели.
То, что они смогли припомнить о визите к врачу, позволяло надеяться, что попасть внутрь будет нетрудно. Но само дело придется делать очень тихо, поскольку, как они подозревали, в доме жила еще и экономка. А им совсем не хотелось брать на душу лишний грех.
