– Говорю же: не болезнь это! – рявкнул Костоправ. – Когда ты наконец найдешь ответ, он целиком будет в твоей епархии, а ты почувствуешь себя дураком оттого, что не заметил этого раньше!
– Если есть что искать, найдем, – посулил Одноглазый.
Это заставило меня подумать, что там у него еще имеется в загашнике. Затем я понял, что уже должен бы знать, поскольку они вскоре скажут, однако не мог ясно вспомнить эту часть будущего. Она ускользала.
Иногда страшновато быть мной…
– Тот, безголовый, снова был там? – спросил Костоправ.
Сообразив, о чем он, я ответил:
– Да, командир. Только не безголовый, а безликий. Голова-то у него была…
– Он может представлять собою источник проблемы, – предположил Одноглазый. – Если вспомнишь какие черты или вообще хоть что-нибудь, тут же рассказывай. Или записывай…
– Я не желаю, чтобы такое произошло с кем-нибудь еще, – сказал Костоправ. – Как мне вести кампанию, если люди вот так отключаются на несколько дней?
Я чувствовал уверенность, что ни с кем другим такого случиться не может, но говорить об этом не стал – иначе станут давить и расспрашивать, чего мне сейчас вовсе не хотелось бы.
– Мне нужно что-нибудь от головной боли. Пожалуйста. Боль – вроде похмельной.
– После прежних приступов было так же? – требовательно спросил Костоправ. – Ты об этом не говорил.
– Было, только не так сильно. Слегка. Этак на четыре кружки пива, если пиво варили Лозан Лебедь с Корди Мотером. Тебе это о чем-либо говорит?
Костоправ улыбнулся. То было пиво, лишь второе по мерзопакостности на всем белом свете.
– Мы с Гоблином не спускали с тебя глаз после Рокового Перелеска. Похоже было, что приступы будут повторяться. Не хотелось ничего упускать.
А вот это уже было весьма серьезно. Раз уж, находясь в этом времени, я помню кое-что из будущего, почему не помню визитов в прошлое, которые мне еще предстоит совершить?
И как они могли столь плотно следить за мной? Я их ни разу не заметил, а ведь держался начеку – как знать, из-за какого угла выскочит, размахивая шарфом-удавкой, Обманник…
– И чего добились?
– Ничего.
– Однако теперь за дело берусь я, – объявил, надувшись от важности, Одноглазый.
– Вот что и вправду внушает уверенность…
– Умниками все стали, – посетовал Одноглазый. – Раньше, помнится, молодежь уважала стариков…
– Верно. В те времена, когда она не имела возможности рассмотреть этих стариков поближе.
– У меня еще дела, – сказал Костоправ. – Одноглазый! По возможности будь с Мургеном. Продолжай беседовать о Деджагоре и обо всем, что там происходило. Где-то должны быть подсказки. Может, мы просто пока не опознали их. Если не сдаваться, что-нибудь да выплывет.
Он вышел прежде, чем я успел что-нибудь сказать.
Между Костоправом и Одноглазым явно произошло что-то касающееся и меня, а возможно, и нас всех. На сей раз я не многое помнил о том, где был. Все выглядело словно в первый раз, однако какая-то перепуганная, дрожащая тварь в темных закоулках моего сознания настаивала, что я просто переживаю заново уже пережитое, причем худший вариант вчерашнего дня еще впереди.
– Пожалуй, Щенок, отведем тебя теперь домой, – сказал Одноглазый. – Жена быстро излечит твои хвори.
Она вполне могла. Она – просто чудо. Одноглазый, который, кажется, отроду не способен никого уважать, обращался с ней вежливо и даже за глаза о ней говорил как о почтенной леди.
Да, она такова и есть. И все равно приятно, когда другие это признают.
– Ну хоть кто-то догадался сказать нечто приятное. Веди, брат.
Сам я не знал дороги. И тут мне снова вспомнились Копченый со скрытым Обманником. С чего бы?
31
Родня моя по жене, в частности матушка Гота, почти не прилагала усилий к улучшению мнения окружающих о нюень бао. Эта старая карга даже меня еле терпит – и то только потому, что иначе совсем потеряет дочь. А уж о ее отношении к Старику лучше не говорить.
Однако Костоправ ценил нас с Сари достаточно, чтобы настоять на обмене апартаментами, когда ее родичи месяц назад переехали со своих роскошнейших болот в этот занюханный город. Впрочем, даже они не сделают этот город более похожим на рай, если матушка Гота не будет хотя бы на улице держать язык за зубами.
Старик никогда не реагировал на ее непрестанные жалобы.
– Я, – объяснил он однажды, – тридцать лет знаю Гоблина с Одноглазым. Так что одна-единственная старая ворчунья, мучимая артритом и подагрой, для меня – ничто. Говоришь, она здесь всего пару недель, так?
Да, я говорил именно так. Интересно, каковы на вкус эти слова под соевым соусом? Или с большим количеством карри?
Госпожа теперь чаще всего пропадала в Стране Теней, опорожняя на оную бездонный сосуд своего гнева, и Костоправ не нуждался в большой квартире. Наша же старая была едва ли больше монашеской кельи. Места в ней как раз хватало для него, для Госпожи – во время нечастых приездов, да еще для колыбели, подаренной Госпоже человеком по имени Рам, впоследствии погибшим в попытке защитить ее и ее дочь от Нарайяна Сингха. Рам сделал эту колыбель собственноручно. А погиб, скорее всего, потому, что, подобно всем мужчинам, проводящим слишком много времени возле Госпожи, влюбился не в ту женщину.
Да, Костоправ отдал мне свое жилище, но с оговоркой. Мне было воспрещено превращать его в новый притон нюень бао. Сари с Тай Дэем могли жить там постоянно, однако матушке Готе и дядюшке Дою следовало предложить захаживать в гости. И – чтобы ни единого захребетника из племянников либо двоюродных братьев.
Людям, обвиняющим капитана в использовании положения для создания уюта в собственном гнездышке, надо бы взглянуть на это гнездышко поближе. Освободитель и Господин Божией-Милостью-Военный-Деспот-Всея-Таглиоса со всеми завоеваниями и владениями живет точно так же, как и в бытность простым ротным лекарем и летописцем.
Переезд мой он устроил еще и затем, чтобы у меня имелось достаточно места для всех томов Анналов.
Мои книги выходят не такими уж хорошими. Я не всегда описываю происходящее лучшим образом. Вот Костоправ на этом посту был вправду хорош. Я никак не мог удержаться от сравнения моей работы с его.
Когда он пытался совмещать должности летописца и капитана, работа от этого пострадала. А откровения Госпожи частенько режут глаз излишней прямотою, сжатостью и – порой – легкой склонностью к самооправданию. И ни один из них двоих не отличался устойчивой честностью, ни один не стремился как-то соответствовать другому, своим предшественникам и даже собственным, более ранним, записям. Если Ворчун пишет, что от Таглиоса до Страны Теней восемьсот миль, а у Госпожи выходит четыреста, кому из них верить? Каждый настаивает, что ему. Госпожа говорит: причина расхождений в том, что росли они в разных местах и в разное время и привыкли к разным мерам длины и веса.
