– Где он?
– Под Тремя, – показал он на пальцах.
Мы часто пользовались языком глухонемых, когда приходилось говорить о делах на открытом месте. Ни мыши, ни вороны его не понимали. И – ни один из людей Могабы.
Я снова кашлянул.
– Скоро вернусь.
– Ага.
Я сошел вниз по крутой, скользкой лестнице, превозмогая боль мускулов, протестовавших против переноски мешка с землею на обратном пути.
Что же такого Гоблину от меня могло понадобиться? Наверное, обсудить какой-нибудь пустячный вопрос. Коротышка, подобно своему одноокому дружку, избегает принимать на себя какую бы то ни было ответственность.
Старой Командой, в общем, руковожу я – у всех остальных нет желания утруждаться.
Мы обосновались в высоких кирпичных строениях неподалеку от стены, к юго-западу от северных, единственных незабаррикадированных ворот. И с первого часа осады продолжали укреплять позиции.
Могаба мыслит наступательно. Он не верит, что войну можно выиграть, отсиживаясь за стенами. Он желает встретить тенеземцев на стене, отбросить назад, затем вырваться наружу и перебить их. Он затевает упреждающие рейды и отвлекающие атаки, дабы держать противника в нервном напряжении. Он не готов к тому, что тенеземцы могут проникнуть в город в значительном количестве, хотя каждый раз они оказываются по нашу сторону стены прежде, чем мы сможем в достаточной мере сосредоточиться и заставить их отступить.
Наступит день и час, когда дела пойдут не так, как хотелось бы Могабе. Когда-нибудь людям Тенекрута удастся захватить ворота. И тогда мы увидим настоящие уличные бои.
Это неизбежно.
Что ж, Могаба, Старая Команда готова к этому. А ты?
Мы-то станем невидимками, Ваше Высокомерие. Мы в такие игры уже играли. Мы читали Анналы. Мы будем призраками, несущими смерть.
Надеюсь.
Тени – вот в чем проблема. Что они уже узнали? И что еще смогут узнать?
Эти негодяи названы Хозяевами Теней не только за любовь к темноте…
8
Все входы в помещения Отряда, за исключением трех потайных дверей, были заложены кирпичом. Как и все наружные окна ниже третьего этажа. Коридоры и дымоходы превращены в лабиринт смертоносных ловушек. До трех действующих входов можно добраться, лишь вскарабкавшись по лестницам, простреливающимся по всей протяженности. Нам огонь большей частью не страшен – где смогли, обеспечили свою безопасность.
От бездеятельности в дни осады Отряд не страдает. Даже Одноглазый работает. Если только ему не удается спрятаться от меня.
Пройдя потайным ходом, известным лишь Старой Команде, воронам с летучими мышами, Теням, соглядатаям нюень бао да любому нару, сумевшему проследить за нашим обиталищем с северного барбикена, я скатился по лестничным пролетам вниз, в подвал, где подле одинокого, маленького светильника подремывал Бадья. Хоть я и старался идти неслышно, веко его дрогнуло. На оклик он дыхания тратить не пожелал. Позади него к стене был прислонен ветхий, расшатанный шкаф с криво висящей на одной петле дверцей. Осторожно отворив дверцу, я скользнул внутрь.
Всякий, пробравшийся сюда, найдет лишь шкаф, заполненный весьма ограниченными запасами провизии.
Шкаф этот ведет в туннель, который соединяет все наши помещения. В одном из них спали среди устрашающего беспорядка и вони медвежьей берлоги еще несколько человек. Здесь я пошел медленнее, пока меня не признали.
Будь я чужим, был бы не первым из тех, кто никогда не вернется из этих подземелий.
Теперь я добрался до мест, по-настоящему секретных.
Новый Штормгард вырос поверх старого Джайкура. И на снос старого города сил впустую не тратили. Множество первоначальных построек оказалось в превосходном состоянии.
Там, где никому не пришло бы в голову искать, мы выкопали обширный лабиринт. И лабиринт этот становился просторнее с каждым мешком земли, отправлявшимся на стену или использованным в прочих наших задумках. Однако, муравейник наш уютным не назовешь. Требуется сила воли, чтобы спускаться во тьму и сырость наших коридоров, где воздух еле движется, свечи едва тлеют и всегда имеется шанс, что в любом темном углу затаилась визжащая смерть.
К подобной обстановке невозможно привыкнуть.
Ведьмак, Масло, Гоблин с Одноглазым и я прошли через такое прежде, на Равнине Страха, где, кажется, пять тысяч лет прожили в земле, точно барсуки…
– Клетус, где Гоблин?
Клетус – один из трех братьев, возглавляющих наши инженерные службы и артиллерию.
– За углом. В следующей комнате.
Клетус, Лофтус и Лонгинус – настоящие гении. Это они рассчитали, как по дымоходам построек наверху подавать воздух в самые глубокие туннели, медленно пропускать его по ним, а затем, по другим дымоходам, выводить наружу. Простая инженерия, однако для меня – словно волшебство. Ток пригодного для дыхания воздуха, пусть медленный и не слишком чистый, исправно служит нам.
Хотя сырости и вони от этого не меньше.
Гоблин держал светильник, освещая стену, на чисто выскобленные камни которой Лонгинус нашлепывал известковый раствор, примерно на уровне глаз.
– Что стряслось, Гоблин?
– Дождь этот поганый наверху.
– Ну да. Боги где-то выхлебали реку, а теперь сюда отливают. И что с того?
– У нас тут около тысячи протечек.
– Что, так плохо?
– Может статься. Дренажа – никакого. Мы сейчас – глубже некуда, если только с Двадцатым туннелем дела не пойдут на лад.
– По-моему, проблема – чисто инженерная.
– Ну да, – подтвердил Лонгинус, разравнивая раствор. – Клет это предвидел. Мы с самого начала работали над водонепроницаемостью. Беда в том, что никак не проверить, все ли в порядке, пока не задождит как следует. Счастье еще, что такого во время сезона дождей не случилось. Три дня подобного ливня – и затопит нас тут к чертям.
– Вы ведь справитесь?
Лонгинус пожал плечами.
– Постараемся, Мурген. Это – все, что мы можем сделать. В общем, от меня здесь толку мало.
– За этим ты меня и искал?
Проблема, даже по Гоблиновым меркам, была слишком уж незначительной.
– Не только. Лонго, ты ничего не слышишь.
С этими словами человечек с лягушачьей физиономией проделал тремя пальцами левой руки замысловатый жест. Меж пальцев его что-то едва уловимо замерцало, и Лонгинус вернулся к работе, словно совершенно оглох.
– Настолько важно, что его требовалось вырубать?
– Болтлив он. Худого, конечно, не желает, просто помимо воли повторяет все, что слышал.
– Да еще от себя приукрашивает. Знаю. Хорошо. Говори.
