Он более не держал меня, однако для бегства не оставалось ни сил, ни желания.
60
Госпоже с ее треклятой шайкой удалось добиться своего. Наглость – второе счастье. Проникнув в лагерь, они убили Тенекрута, а будучи схвачены, поведали южанам, что вся их затея обречена и далее им не стоит предпринимать ничего. Я не присутствовал при их общей беседе: кишки взяли верх над любознательностью.
Наши бывшие стражи решили выслужиться перед Госпожой и повели к ней.
Нож узнал нас сразу.
С виду он вполне мог показаться одним из наров – высокий, черный, мускулистый, без единой унции жира. Немногословен, однако выглядит внушительно. Происхождение его был неясно. Он пришел в Таглиос с Лозаном и Корди Мотером, спасшим его от крокодилов где-то в семи тысячах миль к северу от таглиосских земель. Одно все знали наверняка, да и сам Нож не скрывал своей ненависти к жрецам – всем вместе и каждому в отдельности. Было дело, я считал его атеистом, ненавидящим саму идею богов и веры, но потом убедился, что ненависть его распространяется лишь на последователей религии. Наверное, было что-то такое в его прошлом…
Но теперь это неважно. Нож забрал нас с Зиндху у стражей.
– Несет от тебя, Знаменосец.
– Так позови служанок, пусть приготовят ванну.
Я и вспомнить не мог, когда в последний раз мылся. В Деджагоре воды на подобное баловство не было.
Теперь-то, конечно, можно мыться, сколько хочешь. Хотя вода наверняка не чиста.
Нож снабдил нас чистой одеждой, изъятой у южных офицеров, дал возможность помыться и отвел к недоученным полевым лекарям, коих Ворчун пытался натаскать для таглиосских частей. О том, как лечить понос, они знали еще меньше моего.
Госпожа приняла нас лишь днем. Она уже знала, что пленные – беглецы из города.
– Почему ты бежал, Мурген? – резко спросила она.
– Я не бежал. Мы решили, что кто-то должен пойти и разыскать тебя. Этим кем-то и посчастливилось стать мне… – Она была в скверном настроении и, похоже, сама чем-то захворала, значит, шутки надо оставить. – Одноглазый с Гоблином посчитали меня единственным достойным доверия и имеющим шанс пробраться к тебе. Сами они уйти не могли. Ну а я не справился.
– Отчего вообще возникла нужда посылать кого-либо?
– Могаба вообразил себя живым богом. Вода окружила нас, преграждая южанам путь к городу, и теперь ему нет нужды уживаться с теми, кто не согласен.
– Черные уверены, что служат богине, госпожа, – сказал Зиндху. – Но ересь их смешна. Они – даже хуже неверующих.
Я навострил уши. Может, узнаю побольше о его единоверцах? Не слишком они мне нравятся. И еще не выяснено, не они ли похитили меня и пытались убить Могабу.
Однако я не мог представить, для чего бы им это понадобилось.
Зиндху переговорил с Госпожой. Ответы Зиндху на ее вопросы ничего для меня не прояснили.
Один раз Госпожа прервала допрос из-за тошноты. Маленький, тощий старикашка по имени Нарайян, вертевшийся поблизости, отчего-то несказанно обрадовался этому. Кстати, Зиндху оказывал старикашке заметное почтение.
Радоваться было нечему. То немногое, что знал я о их культе, убеждало: не хочется мне, чтоб они влияли на моих капитанов.
Допрос завершился. Дружки Ножа увели меня, поместив к Лебедю с Мотером. Это означало, что можно, наконец, поговорить на нормальном языке, однако вскоре я почувствовал себя всеми забытым.
– Что дальше будем делать? – спросил я.
– Не знаю, – отвечал Лебедь. – Мы с Корди просто тащимся за Ее Сиятельством, делая вид, что вовсе не наблюдаем за ней по поручению Прабриндраха Драха с Радишей.
– Делая вид?
– Что толку от соглядатая, который каждой собаке известен? Хотя это в основном заботы Корди. Это он у нас с Бабой в ладушки играет…
– То есть это не просто сплетни? Он вправду с этой самой Радишей?..
– Что, трудно поверить? Да, рожа у нее… Эй, Корди! Где там картишки? Тут объявился пижон, который думает, что умеет в тонк…
– Думает? Лебедь, если ввяжешься со мной в игру, так еще решишь, что это я ее изобрел…
Мотер был довольно скромным типом порядочного роста, с волосами цвета имбиря, выделявшимся на общем фоне лишь оттого, что был белым в стране, где разве что гаремных девочек с рождения прячут от солнца.
– Опять у Лозана язык вперед головы забегает? – спросил он.
– Надо думать. Да я карьеру сделал, благодаря исключительно тонку. Если не можешь обыграть бродячего шулера, рискуешь из Отряда вылететь.
Мотер пожал плечами:
– Ну, так ты живо Лозану шею своротишь. Держи, сдавай. А я схожу узнаю: может, и наш могучий генерал Нож с нами сядет.
– Отсюда ему Госпожу будет не видно, – проворчал Лебедь.
По тону очень уж походило на реплику относительно того, что зелен виноград… Усмешка Мотера подтвердила мои догадки.
– Да что в ней такого? – спросил я. – Всякий, кто хоть пять минут возле нее покрутится, тут же слюни развесит, язык вывалит и все вокруг перестает замечать. Вот я – сколько лет был с ней, и вижу, что все у ней при ней и все на месте, так что лучше не надо, однако все равно не мог бы до такого дойти, даже не будь она Госпожой и женой Старика.
Ну, последнее не совсем верно: через меч перепрыгнуть они так и не удосужились…
Лебедь стасовал колоду.
– Снимешь?
Сниму. Всегда снимаю. Одноглазый приучил.
– Неужто ты вправду не чувствуешь? – спросил он. – Стоит ей мимо пройти, у меня в голове все плывет. А раз она теперь вдова…
– Не думаю.
– Что?
– Какая же она вдова, Костоправ-то жив.
– Ч-черт, и тут не везет… А хочешь, сложим сейчас колоду так, чтоб Корди поначалу решил, что выиграет, и разденем его?
Стоило мне покачать головой, он пожелал узнать, отчего я считаю, что Ворчун жив. Некоторое время я уклонялся от определенного ответа, и тут вернулся Мотер.
– Нож занят. Ищет позицию, с какой удобней рассматривать нашу колдунью. Лозан, ты небось снова колоду подмешал? Баловство это пустое; пересдай.
– Ну не история ли всей моей жизни? – проворчал я. – Глядите.
У меня на руках были два туза, две десятки и тройка. Автоматический выигрыш; такой расклад не бьется.
– И ведь совершенно честно…
– Неважно, – хихикнул Лебедь. – Все равно оно тебе ничего не стоило.
– Это точно. А чего бы вам, ребята, не навестить Деджагор? Я бы вам по кружечке пивка поставил. Одноглазый у нас варку наладил…
– Ха! Конкуренция?
Лебедь с Мотером, едва прибыв в Таглиос, занялись пивовареньем. Сейчас они это дело оставили. Одной из причин было то, что жрецы всех конфессий запретили пастве употребление спиртного.
