На совесть постарались Хозяева Теней.
– Хорошо ли чувствует себя Каменный Солдат?
– Для истощенного поносом – неплохо. Готов сплясать на твоей могиле, упрямец. Ты – по делу?
– Глашатай желает видеть тебя. Твой поход не увенчался успехом?
Он кивнул головой в сторону холмов.
– Если ты, дядюшка, называешь успехом две недели в гостях у Хозяина Теней, то – еще как увенчался. А вообще-то я только и делал, что страдал от дизентерии, в весе здорово сбавил, а после мне едва хватило соображения сбежать, когда какие-то таглиосцы устроили налет на лагерь. Ладно, уж до Глашатая-то доберусь. Только помоги не провалиться в какую-нибудь кроличью нору.
Я и сам легко мог бы дойти, но изображаемая слабость и далее может пригодиться.
В конуре Глашатая ничто не изменилось. Разве что один из запахов куда-то повыветрился. Это я отметил сразу, еще с порога. Хотя не смог понять, какой же именно.
Глашатай был готов к беседе. Хонь Тэй уже заняла свое место, а красавица – приготовила чай.
– Тай Дэй известил нас, – улыбнулся Кы Дам.
Определив по моему взгляду и раздувающимся ноздрям причину моего любопытства, он добавил:
– Дан отправился к вышним судиям. Наконец-то. Суровые времена миновали сей дом.
Я не мог удержаться и взглянул на молодую женщину. Она смотрела на меня. Конечно, она тут же отвела глаза, но не столь быстро, чтоб я не почувствовал своей вины, вновь обратив свое внимание к Глашатаю.
От старика ничто не ускользнуло. Однако он не стал волноваться из-за того, что лучше оставить незамеченным. Кы Дам был мудр.
Я проникся к старикану огромным уважением.
– Настали тяжелые времена, Знаменосец; и за ними грядет еще более ужасное завтра.
Он описал мне мои переговоры с Могабой, и это лишний раз убедило меня, что у нюень бао везде имеются уши.
– Зачем ты говоришь мне об этом?
– Дабы подкрепить прежнее утверждение. Нюень бао следят за черными людьми. После твоего ухода они говорили только на своем родном наречии, пока не начали рассылать гонцов к трибунам когорт и прочим видным таглиосцам. Они соберутся в час ужина.
– Затевается что-то большое.
Старик слегка склонил голову:
– Я хотел бы, чтоб ты посмотрел сам. Ты знаешь этих людей лучше, нежели я. Ты сможешь определить обоснованность моих подозрений.
– Ты хочешь, чтобы я последил за их собранием?
– Наподобие этого.
Старик Глашатай не стал посвящать меня в подробности. Хотел, чтобы я оценил положение свежим взглядом.
– Дой проведет тебя.
65
И Дой повел. Путь наш лежал подземными кельями, столь же запутанными, как и наши, однако о переходах заботились меньше. Выкопавшие их желали лишь ускользнуть подземельями в случае надобности. Прятаться там явно не намеревались. Должно быть, то были джайкури, пособничавшие Грозотени. Она наверняка обеспечила себе запасной выход.
– Удивляюсь я тебе, дядюшка, – заговорил я. – Как вообще у живущих на болотах может иметься понятие о подземельях? Не думаю, что они для вас – дело обычное.
– Это правда.
Он слегка улыбнулся.
Наверное, они разыскали этот ход благодаря простому дурацкому везенью, вкупе, может быть, с некоторыми соображениями по поводу направления мыслей Грозотени.
Словом, пробраться в цитадель оказалось делом несложным, разве что кое-где пришлось двигаться ползком. Строители явно не приняли в расчет достоинства Грозотени. И мне пришлось тяжеловато – я все еще пребывал не в лучшей форме.
Мы добрались до небольшой открытой ниши под лестницей, что, насколько хватало глаза да света одной крохотной свечи, поднималась прямо в бесконечность. Похоже было, что драгоценную свечу извели исключительно ради меня; сами же нюень бао весь путь проделывали в полной темноте.
Я бы не выдержал. Уж очень не люблю замкнутого пространства, несмотря на то, что сам обитаю в подобных подземельях. Теснота, темнота, периодические припадки и видения – тот еще набор.
Хотя последнее время припадков что-то нет…
Я поставил ногу на первую ступеньку.
Дядюшка Дой, ухватив меня за запястье, покачал головой.
– Как? Разве зал заседаний не там?
Шепот мой прошуршал шажками бегущей мыши.
– Там нет того, что хотел показать тебе Глашатай. – Дядюшка Дой шептал так, что даже воздух, казалось, не шелохнется. – Идем.
Ползать больше не пришлось. Оставалось лишь миновать вереницу коридоров, слишком узких для коренастого дядюшки. Наверное, он все пузо смозолил о шершавую кладку.
За этот раз я узнал о цитадели больше, чем во все прошлые посещения. Там, внизу, под окрестными площадями, лежали бесчисленные склады, пыточные, арсеналы, казармы, водозаборы и кузницы, о существовании коих я и не подозревал.
– Да здесь припасов – на многие годы! – шепнул я.
Да, нары со своими фаворитами могли бы долго отсиживаться в цитадели. Грозотень много чего припасла на черный день.
Значит, Могаба лгал, стараясь вызнать, насколько хороши дела у Старой Команды.
Может, с этих-то запасов и процветают нюень бао, в то время, как все прочие голодают? Щиплют по крохам, точно мыши, чтобы недостачи не заметили…
– Поторопись, – сказал дядюшка Дой.
Вскоре до нас донеслось отдаленное пение.
– Мы можем опоздать, Каменный Воин. Поспеши.
Я не дал ему по башке только потому, что шум мог бы насторожить поющих.
Я, еще не видя, понял, что это нары. Я и раньше слыхал от них подобные песнопения. Правда, те были для веселья во время работы либо празднеств. Эта песня звучала мрачно и холодно.
Дядюшка Дой, задув свечу, взял меня за локоть. Мы продолжали следовать узкими проходами, пока вдруг не оказались в самом обычном, довольно просторном потайном коридоре, проложенном за стеной главных помещений. Вход в подземелья ничто не скрывало. Просто темный закоулок, на который и смотреть-то не захочешь…
Зал был освещен свечами в редких канделябрах. Видимо, нары, несмотря на свои богатства, экономили.
Дядюшка Дой прижал палец к губам. Мы были совсем близко от людей, вполне способных заметить нас по малейшему подозрительному шороху. Опустившись на четвереньки, он повлек меня прямо в зал, в коем собрались почти все нары. Освещена была только та часть зала, где они находились. Дядюшка укрылся за колонной. Я спрятался за низким, пыльным столом рядом с самой дверью. Мне ужасно хотелось стать черным, как нары. Казалось, лоб мой светится в темноте, будто месяц…
От нашей жизни ожесточаешься. Очень быстро отучаешься удивляться новым ужасам. И все ж распознавать ужасное большинство из нас не разучились.
