Огромный гриб густой темной пыли, который пронизывали черные, ярко очерченные всполохи, вырастал там, откуда мы пришли. Его наружная поверхность казалась почти твердой, хотя по мере того, как он поднимался, во все стороны летели темные ошметки.
Гоблин расхохотался так злобно и громко, что его, наверно, было слышно за много миль отсюда.
– Похоже, кое-кто получил мой прощальный подарочек. Надеюсь, на этот раз ей по-настоящему больно.
Я же, стоя совсем неподалеку от него, добавила шепотом:
– Хорошо бы «подарочек» оказался для нее роковым, но на это надежды мало.
– Да уж.
– Ну, будем надеяться, что теперь она, по крайней мере, повредила и вторую ногу, – сказала я и продолжала, обращаясь к Сари: – Мне нужно, чтобы ты кое-чем занялась. Помнишь, Мурген рассказывал, как он все время обгонял остальных, когда проходил здесь с Копьем? Тобо делает то же самое. Прошу тебя, придерживай его.
Сари устало вздохнула, но кивнула.
– Хорошо, я буду останавливать его, – ответила она почти безразличным тоном.
– Не надо его останавливать, надо просто не давать ему забегать вперед. Позднее это может оказаться важным.
Я тут же решила про себя, что нам с ней нужно непременно улучить время и как следует потолковать по душам, как мы нередко делали раньше. Чувствовалось, что ее что-то беспокоило, и нужно было не замалчивать это, а вытащить на свет божий, разложить по полочкам, а потом отбросить в сторону. И подальше, чтобы ее душа исцелилась.
Она нуждалась в исцелении. Хотя бы потому, что во всем винила одну себя. Что-то в ней мешало принять мир таким, каким он был. Она все время сражалась с ним и… устала. И все больше и больше начинала походить на свою мать.
– Привяжи его к себе, если понадобится, – сказала я.
Глаза у Тобо засверкали, но я проигнорировала это. И обратилась ко всем нашим с короткой речью, призывая тех, у кого были отрядные значки, подойти и прижать их к поверхности дороги в том месте, где Тобо повредил ее. Чтения, которые я возобновила в последнее время, включали в себя и ту часть Анналов, где Мурген описывал свои приключения на этой Равнине. Никто не задал никаких вопросов и не стал отказываться. Колонна снова двинулась в путь, но теперь гораздо медленнее, поскольку все по очереди подходили за благословением, за исключением тех, у кого не было нагрудных знаков Отряда. Я оставалась на месте и каждому подходившему говорила что-нибудь если не утешительное, то вдохновляющее. Меня поразило, сколько, оказывается, не только мужчин, но даже женщин и детей присоединились к Отряду, а я этого и не заметила. Капитан ужаснется.
Дядюшка Дой подошел последним, и это вызвало во мне ощущение смутного беспокойства. Один нюень бао замыкает шествие, другой возглавляет его, пусть даже он и метис… Но смешанные браки стали в Отряде нормой. Сейчас среди всего этого множества людей оставалось всего два человека, которые принадлежали к Отряду, когда он прибыл с севера. Гоблин и Одноглазый. С Одноглазым, можно сказать, было покончено, и Гоблин поступал очень мудро, стараясь научить Тобо всему, что умел и знал сам, не дожидаясь, пока неотвратимое настигнет и его тоже.
Я медленно двинулась вдоль колонны вперед. Проходя мимо людей, я ни в ком не почувствовала какого-то особого энтузиазма. Складывалось впечатление, что все впали в состояние тихого отчаяния. Плохой признак. Он свидетельствовал о том, что эйфория по поводу нашего маленького успеха закончилась. Большинство людей осознали, что превратились в беглецов.
Лебедь выразил это ощущение словами:
– У меня такое чувство, что мы, как говорят на севере, «попали из огня да в полымя».
– Почему это?
– Мы удрали от Душелова. И что теперь?
– Теперь будем шагать, пока не найдем наших братьев. А потом освободим их.
– Ты что, в самом деле такая простушка или притворяешься?
– Нет, не такая. Но трудности существуют часто по большей части в нашем сознании, и мне нравится напоминать людям об этом. – Я оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто не слышит. – Я тоже ни в чем не уверена, Лебедь, как и остальные. Я иду этим путем, потому что не представляю себе никакого другого, и мне нет дела до высоких идеалов. Иногда, оглядываясь на свою жизнь, я начинаю жалеть себя. Может быть, я потратила десять лет, замышляя и совершая преступления только ради того, чтобы выкопать из-под земли людей, которые будут принимать решения за меня.
– Подчинись Воле Ночи.
– Что?
– Так мог бы сказать Нарайян Сингх, не правда ли? Во времена моего пра-прадедушки был такой лозунг у приверженцев Госпожи. Они верили, что мир, процветание и безопасность возможны только тогда, пока вся власть будет сосредоточена в руках этой справедливой и волевой женщины. Так и произошло, более или менее. В княжествах, которые «Подчинились Воле Ночи», в особенности в самом центре империи, на протяжении многих десятилетий царили мир и процветание. Мора, чумы и голода не было вообще. Война воспринималась как диковина, возможная лишь где-то очень, очень далеко от этих мест. Преступников преследовали с такой беспощадностью, что уцелели лишь те из них, кто был безумен. Но всегда были очень большие сложности на границах. Каждый из любимчиком Госпожи, те, кто принадлежал к Десяти Взятым, жаждал создать свою собственную маленькую империю внутри большой, и все вместе они не испытывали недостатка во внешних врагах. А ведь они еще враждовали и друг с другом. Черт, даже мир и процветание порождают врагов. Если ты делаешь все как надо и живешь хорошо, всегда найдется кто-то, кому захочется прибрать к рукам твое имущество.
– Никогда не думала, что ты у нас философ, Лебедь.
– А ты уверена, что вообще знаешь меня?
– Уверена. К чему ты клонишь, Лебедь?
– Сам не знаю. Наверно, просто убиваю время. Путь кажется короче, когда работаешь языком. Или, может быть, хочу напомнить себе, что нет смысла слишком огорчаться из-за капризов человеческой природы. Все мои связи с прошлым оказались оборваны, жизнь перевернута с ног на голову, а самого меня зашвырнуло в неизвестное будущее, куда я лечу с завязанными глазами. Поневоле станешь философом. Теперь я просто радуюсь каждому прожитому мгновению. Какой бы смысл ни вкладывать в эти слова, я, да, Подчинился Воле Ночи.
Несмотря на свое религиозное воспитание, я всегда терпеть не могла фаталистического подхода к жизни. Подчинись Воле Ночи? Отдай свою жизнь в руки Бога? Бог – это Могущество, Добро и Милосердие. Нет Бога, кроме Бога. Так нас учили. Но, может быть, последователи Бходи и правы, когда говорят, что почтение к богам лучше всего проявляется, если человек пытается что-то сделать сам. Как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай.
– Скоро начнет темнеть, – напомнил мне Лебедь.
– Это одна из вещей, о которых я стараюсь не думать, – призналась я. – Однако Нарайян Сингх был прав, Тьма приходит всегда.
