– Вы выбираете для сражения славный солнечный денек, выстраиваете офицеров впереди войска и приказываете им по команде наклонить головы в сторону врага.
Бруда нахмурился сильнее. Шутка его явно не веселила.
– У всех геродиан старше двадцати пяти головы голые, точно яйцо у ящерицы. Я, во всяком случае, других не видел. Вы ослепляете врагов солнечными лучами, которые отражаются от ваших макушек. А потом остается только добить их.
– Твое чувство юмора нас абсолютно не интересует. Розан.
– Зато вас интересуют другие мои таланты, так что придется потерпеть всего целиком.
– Учти, ты не так уж незаменим. Розан.
Эйзел хмыкнул. Бруда предсказуем, как заход солнца.
– Знаешь, градоначальник Страба говорил аккурат то же самое, пока думал, что я работаю на него, а не на Кадо.
Бруда побледнел.
Слабаки эти геродиане. Носятся со своей хваленой дисциплиной и религиозным рвением, а стоит цыкнуть на них, сразу в штаны напустят.
Конечно, Бруда назначил расследование обстоятельств ужасной кончины градоначальника Страбы. Но, увы, полковник не был хорошим следователем. По правде говоря, он даже хвостика истины не ухватил. Он понятия не имел, что вовсе не Эйзел убил градоначальника.
Пускай думает что хочет, а то у него ноги будут подгибаться со страху.
Эйзел выследил убийцу, но оставил свои знания при себе: когда-нибудь они могут пригодиться.
– Придется тебе подождать немного, Розан. Он кое с кем разговаривает. Но он знает, что ты здесь.
– Ладно.
Эйзел отошел к окну, задумчиво посмотрел на гавань. Чистые прозрачные воды, гладь морская… А в глубине – тьма, тьма таится за бирюзово-синей безмятежной гладью. Небесно-синей называют ее дартары. Ха. Небеса тут ни при чем. Горлох ведает, что там творится, в глубине.
Горлох знает, что за фасадами домов и за лицами людей скрывается тьма. В конечном счете весь мир – это сгусток Тьмы.
Горлох владеет ее тайной.
Бруда копошился у него за спиной – пытался, наверное, чем-то занять себя, но не мог сосредоточиться. Наконец открылась вторая дверь, и Эйзел услышал, как полковник с облегчением вздохнул.
– Розан?
Эйзел всплеснул руками.
– А вот и мой главный поклонник, мой любимый придворный. Этого человека звали Талига. Он был невысок и лыс, как и положено геродианскому аристократу. Эйзел не скрывал, что считает Талигу полным ничтожеством. Если с Кадо вдруг случится приступ здравого смысла и он прогонит зятя от себя – а Талига приходился ему зятем, – тот мгновенно подохнет с голоду.
В душе Талига понимал, что он просто паразит, и ненавидел Эйзела, потому что тот заставлял его взглянуть фактам в лицо. Он был злейшим из оставшихся в живых врагов Эйзела. А тот нарочно издевался над ним. В один прекрасный день геродиане сочтут, что вреда от него, Эйзела, больше, чем пользы. Так пусть исполнение приговора поручат сперва этому несмышленышу. Талига подаст сигнал тревоги.
Но на сей раз Эйзел не стал дразнить бедолагу, ограничился начальным щелчком. Он вел непринужденную беседу и ни на минуту не переставал улыбаться. Дружелюбие это заставляло Талигу скрежетать зубами от ярости. Для геродианина является аксиомой, что враг бывает особенно приветлив и любезен с вами, прежде чем воткнуть нож в спину.
Глава военного правительства Кушмарраха поджидал Эйзела в небольшой спартански обставленной комнате на верхнем этаже Дома Правительства. То были собственные его покои. Кадо решительно отмел соответствующие его рангу религиозные приветствия.
– Благодарю, Талига. Доброе утро, Розан. Давненько не виделись.
Эйзел дождался, пока Талига выйдет из комнаты.
– Не из-за чего было приходить. Ничего стоящего.
– Что ты сделал с Талигой на сей раз? На нем лица нет.
– Ничего, генерал. Я был сама любезность. Я расспрашивал его о жене и дочках. Я искренне посочувствовал, что сестра ваша страдает непрекращающимися кровотечениями.
– Опасный ты человек, Розан. Ты нас изучил вдоль и поперек.
– О чем вы, сэр?
– Ты коварный лицемер. Но, наверное, именно поэтому ты так хорошо выполняешь свою работу, и я должен быть благодарен, что служишь ты мне, а не моим врагам.
– Истинная правда, сэр.
– Ты чересчур резок и потому наживаешь себе кучу врагов. Когда-нибудь Талига попытается прикончить тебя.
– Что ж, я действительно бываю резковат, я человек прямой, прямо и скажу вам, сэр, – если попытается, я его на куски изрежу и разбросаю по всему Кушмарраху.
– Невелика птица Талига, но у него есть семья. Эйзел отвернулся, скрывая улыбку. Что-то вывело хладнокровного коротышку Кадо, выносливого, как дубленая кожа, из равновесия, и ему хочется это на ком-то выместить.
– Мне нравится работать с вами, сэр. Но жить мне нравится еще больше. Я с семи лет никому не позволял задевать меня. Теперь тем более. Любому, кто осмелится поднять на меня руку, не придется больше гордиться принадлежностью к какой-либо семье.
– Ладно, хватит препираться. Ты явился после долгого отсутствия. Значит, случилось что-то интересное, я не ошибся?
– Ничего особенного. Союз Живых то ли распадается, то ли они окончательно ушли в подполье. Возможно, и то, и другое. Дальше всего распад зашел в Харе.
– Ага, как раз в Харе ал-Акла казнил тех людей.
– Еще один признак разложения.
– Значит, план ал-Аклы начал работать.
– Парни просто выполнили свою работу. Теперь о том, что привело меня сюда. Это просто сплетня, но если в ней есть доля истины, значит, Союз действительно распадается, во всяком случае – в Харе.
– Что за сплетня?
– Некий Ортбал Сагдет был убит нынче ночью. Это факт, я сам проверил. Говорят, он был главным представителем Живых в округе Хар. Похоже, его обокрали. Но у воров обычно хватает соображения держаться подальше, когда дело может кончиться смертной казнью.
– Когда ты сможешь добыть доказательства, что этот Сагдет действительно был из Живых и занимал столь высокое положение?
– Никогда.
– Как так?
– А как, по-вашему, я их добуду?
– Ты член Союза Живых.
– Я всего лишь так называемый рядовой. Последняя спица в колеснице. И шансов подняться выше у меня нет.
– Почему?
– Понимаете, Живые – это компания Старых Товарищей. Три вещи работают против меня. Самая главная – я не получил пинка под зад при Дак-эс-Суэтте. И две другие – я не получил его ни при защите Семи Башен, ни в долине Чордан. Следовательно, не важно, кто я и что могу для них сделать. Я навсегда останусь всего лишь жалким оруженосцем.
