Лейла насмешливо передернула плечами и вернулась в дом. Старуха ругалась себе под нос. Вот она – жизнь под пятой захватчиков: дети больше не уважают родителей.
Она взглянула вверх, на вершину холма. Даже с ее места цитадель Накара Отвратительного не разглядеть. И все же холодок пробежал у старухи по спине.
Приходится признать – кое-что хорошее оккупация принесла Кушмарраху. Ничего не скажешь, Ала-эх-дин Бейх – настоящий герой. До его жертвоприношения никто не посмел бы назвать Накара Отвратительным, разве что еле слышным шепотом.
* * *
Зуки проследил взглядом за тощим пальцем старухи. Всадники-дартары напоминали героев тех страшных историй, которыми мальчики постарше пугают по ночам младших братьев. Черные зловещие фигуры, видны лишь глаза и темные, покрытые татуировками щеки.
Он развернулся и принялся отчаянно проталкиваться сквозь толпу, извиняясь перед взрослыми и время от времени выкрикивая:
– Яхуд!
Все, буквально все были выше его, а пыль внизу лежала таким толстым слоем, что Зуки никак не удавалось разглядеть друзей. Ему показалось, что кто-то окликнул его по имени.
Бам! Он налетел на Яхуда. Тот как раз поднял с земли череп.
– Ты, придурок! – огрызнулся Яхуд. – Смотри, куда прешь.
– Яхуд, дартары.
– Что?
– Дартары идут. Прямо за нами.
– Правда что ли?
– Да.
Яхуд нерешительно взглянул на череп.
– Ладно, Зуки. Бери, выбрось его в переулок. Зуки взял череп двумя руками и пошатнулся под его тяжестью. Переулок был недалеко. Яхуд поднял тревогу, и за Зуки пошли еще несколько мальчиков.
Он уже готов был вступить в переулок, но заметил в тени какую-то фигуру и остановился.
– Тащи сюда, парень, – произнес едва слышный голос. – Отдай его мне.
Зуки сделал три шага и остановился. Что-то внушало ему сомнение.
– Ну, пошевеливайся.
Подчиняясь властному голосу, мальчик шагнул еще на три шага вперед. И один шаг оказался лишним. Человек прыгнул вперед и мертвой хваткой вцепился Зуки в плечо.
– Яхуд!
– Ты Зуки, сын Насифа?
– Яхуд!
– Отвечай, сучонок!
– Да! Яхуд!
Послышались голоса вступивших в переулок детей. Человек ухватил Зуки за руку и потащил вглубь, в глубокую тень. Зуки кричал, брыкался, вырывался, по-прежнему не выпуская череп.
* * *
Йосех с трудом преодолевал страх. Страх охватывал юношу, стоило ему покинуть дартарский лагерь. Так много людей. Многие тысячи, еще год назад он представить себе не мог, что на свете вообще существует столько людей. А бухта? Огромная, как Таки, и синяя, словно твердь небесная! Так много воды! А в море, что за Братьями – так называются мысы, охраняющие проход, по которому корабли входят в бухту, – еще больше воды, намного больше.
А дома! Йосех никогда бы не поверил, что ему доведется иметь с ними дело. В его родных горах вообще ничего не строят, нет никаких зданий, кроме остатков древних крепостей, пришедших в упадок много столетий назад.
Впереди в толпе началось какое-то волнение, послышался шум.
– Меджах! – окликнул Йосех. – Мудха-эль-баль! В каньонах гор Хадатха дартары по-прежнему пользовались боевым кличем, но здесь отказаться от этого пришлось даже им.
– И что с того? Нам, по-твоему, надлежит расправиться с ними? – спросил его брат. Меджах прослужил в Кушмаррахе уже год и поднабрался опыта. – Нас восемь человек. Предположим, мы примерно накажем ребятишек, но тут еще пара тысчонок их родичей… Дудки. Если ферренги хотят их наказать, пусть сами этим и займутся. Ты что, хочешь, чтоб дартар ненавидели, как геродиан?
Ногах, их старший брат и командир отряда, повернулся в седле и одобрительно кивнул:
– Хорошо сказано, Меджах. Йосех, мы здесь не для того, чтоб помирать за ферренги. Мы здесь, чтоб получать с них денежки.
Йосех смущенно хмыкнул. Один из мальчишек остановился перед сидевшей на циновке старухой. Старики рядами выстроились по обе стороны улицы. Некоторые сидели на циновках, другие пристроились на ступеньках, кое-кто пытался торговать, а остальные наблюдали за кипевшей кругом жизнью. Удивительно, как прохожие ухитрялись не наступать на них.
Старуха ткнула пальцем в Йосеха и его товарищей. Глаза мальчишки расширились от ужаса, он взвизгнул и нырнул в толпу.
– Видишь? – спросил Меджах. – На улицах Кушмарраха нет места кощунству и мятежу.
Дартары расхохотались, но Йосех не последовал их примеру. По молодости лет он вечно служил мишенью для насмешек. Юноша взглянул на старуху. Лицо ее было бесстрастно, как лицо статуи, но глаза горели мрачным огнем, ненавистью – как озера кипящей расплавленной горной породы на священной горе Кхаред Дан. Богу горы случалось гневаться, сильно гневаться, – и тогда он извергал раскаленные смертоносные потоки на оказавшегося поблизости несчастного. Старуха напоминала Йосеху священную гору.
Она наверняка потеряла кого-то в Дак-эс-Суэтте.
Горячая волна залила щеки. Йосех оторвал взгляд от старухи и призвал на помощь презрение истинного дартарина к жителям городов. Но смущение его не уменьшилось. Он забылся, и все эти жалкие городские олухи видели, как дартарин опозорил собственное племя.
Йосех остро сознавал свою молодость, неопытность, сознавал, что его пика и татуировка на лице выглядят совсем новенькими. Меджах уверял, что эта неуверенность пройдет, что никто из горожан-вейдин ничего даже заметит.
Йосех понимал, что брат прав. Но понимать головой и понимать сердцем для молоденького наемника вовсе не одно и то же.
Раздался чей-то крик. Йосех увидел, что ватага ребятишек кинулась в сторону. Крик повторился, сбежались и взрослые. Ребята, похоже, порядком напугались.
Ногах тоже закричал, пришпорил лошадь и выхватил пику. Йосех ничего не понимал. Ему с трудом давались диалекты и жаргоны Кушмарраха. Ясно одно – что-то случилось, и Ногах считает, что это по их части. Йосех тоже пришпорил своего скакуна, причем верблюд попытался укусить подвернувшегося под ноги прохожего.
Густая толпа собралась у входа в узенький – шага в четыре в ширину – переулок. Галдели мальчишки, монотонно повторяя какое-то слово вроде “Бедиягха! Бедиягха!”.
Ногах подал знал Фаруку. Фарук затрубил в рог – это был сигнал для всех слышащих его дартар и солдат-ферренги. Толпа мигом поредела.
– Йосех, Меджах, Косут, – велел Ногах, – быстро в переулок, на крики. Остальные обойдут кругом и отрежут пути к отступлению. Эй, парень, покарауль верблюдов.
Дартары с грохотом спешились. Так и не сообразивший что к чему Йосех, Меджах и Косут (тот приходился им двоюродным братом) вступили в темный, сырой, вонючий проулок. Пика Йосеха в этом тесном проходе была бесполезна.
