– Хадрибел? Ты уже вернулся?
Чуткий у него сон. Чаровница шагнула в спальню.
– Нет, Генерал, это не Хадрибел. Это кто-то, кого вам вовсе не хочется видеть и кому не хочется видеть вас. Но кое-кто ужасно устал от вашей непонятливости, от нежелания понять, кто правит бал. Делать нечего, видимо, придется заставить вас понять.
Генерал, не дрогнув, встретил ее взгляд и проворчал в ответ что-то невнятное, что-то о глупых бабах, которые белены объелись.
– Эйзел, твое мерзкое создание, угрожал мне. Ты послал его. Генерал удивленно воззрился на нее, фыркнул.
– Мое создание? Эйзел? Эйзел сам себя создал, своими руками. Он передал мое сообщение и, судя по реакции, хорошо справился с заданием. Но лишь один человек способен тронуть его сердце. Человек этот здесь, и это не я, женщина.
– Ты посмел угрожать мне. Генерал.
– У меня есть долг перед городом и перед Накаром, моим повелителем. Твоя одержимость опасна для обоих. Возвращайся в крепость, женщина. Испытывай детей, которые уже попали тебе в руки, и оставь город в покое. Не пытайся опережать события, это грозит провалом. А в случае провала никто из нас не получит желаемого.
– Ты не понимаешь. Никто из вас не понимает и не понимал никогда. Мне плевать на Кушмаррах – и, всегда было плевать. Пусть он хоть на дно морское провалится! Я хочу вернуть мужа. И верну – чего бы это ни стоило. И смету всякого, кто станет на моем пути, не только тебя. Теперь ясно?
– Ясно мне только, одно: Эйзел позволил-таки тайной страсти одержать над собой верх. Он скрыл от меня, насколько ты необузданна. Возвращайся в крепость, женщина. Наберись терпения, а то выдашь нас всех. Да пребудет мир в твоем сердце.
– Ну нет. Я уничтожу не всех, а лишь одного – того, кто пытается помешать мне. – Чаровница улыбнулась.
– Что такое? – Генерал привстал на постели, наконец-то он почувствовал опасность.
– Пришел конец нашему союзу. Генерал.
В левой руке Чаровницы появилось черное колдовское полотнище. Она прижала ладонь к груди Генерала, надавила… Он подался назад, придушенный вопль вырвался из его груди, по телу пробежала судорога. Чаровница развернулась и вышла, очень довольная собой.
Она начала подниматься на холм – и тут услышала шаги. Какой-то человек шел ей навстречу. Чаровница тоже повернула и пошла вниз, впереди него.
Шаги остановились у двери Генерала.
Чаровница спустилась чуть ниже, намереваясь пересечь улицу и под покровом тумана подняться вверх по другой стороне. У Генерала сейчас черт знает что начнется, и никто ее не заметит.
Вдруг она застыла на месте, тихонько ахнула. Это было как дыхание моря в десятках километров от берега. Чуть ощутимый, но незабываемый, неповторимый аромат страдающей в чужом теле родной души.
Чаровница не могла совладать с собой. Она прислонилась к двери дома, прижалась к ней лбом и сполна насладилась этим сладостным ароматом, купалась в нем, позволила захлестнуть себя, накрыть точно волной.
Слезы струились по ее щекам.
Рядом, чуть выше, распахнулась дверь, из нее кто-то выскочил, бормоча проклятия.
* * *
Ногах стоял у стены в переулке Тош всего в нескольких метрах от улицы Чар. Глаза его слипались. Чувствовал он себя препаршиво.
Туман куда гуще, чем в дартарском лагере. Сырость и холод пробирают до костей. В двух шагах уже ни зги не видно… Словом, отвратное место.
Шорохи, шепот, тусклые далекие огоньки, вспыхивающие в глубине лабиринта, тоже не поднимали настроения.
Пятидесяти воинов явно недостаточно. Фа'тад знал это не хуже него. Дартарам не продержаться, если обитатели лабиринта навалятся на них всем скопом.
Но Фа'тад не сомневался, что бандиты округа Шу никак между собой не связаны. Он не верил в легенды о каком-то короле преступного мира, который якобы управляет ими. Интересно, верит ли ал-Акла в истории о несметных сокровищах, спрятанных в другом лабиринте – в пещерах внутри холма Шу? Говорили, что вход в них – в самом центре наземного лабиринта.
Мо'атабар думал, что Фа'тад ищет клады, думал, что они подбираются к крепости и готовятся ограбить ее. Если там в самом деле сокрыта хоть половина богатств, о которых твердит молва, тогда дартары смогут оставить геродианскую службу, племя их навсегда избавится от вечного страха перед засухой Но это ли у Фа'тада на уме? Вряд ли – как-то не похоже на Орла, не в его духе.
Ногах встрепенулся: он заметил, что в тумане кто-то движется. А в следующую секунду он рот разинул от восхищения. Никогда молодой дартарин не встречал подобной женщины, красота ее поразила Ногаха, как удар в солнечное сплетение. Он подался вперед, чтобы разглядеть незнакомку. Едва различимой тенью она на пару минут остановилась у двери дома, в котором жила юная зазноба Йосеха, а потом растворилась во мгле. Ногах вспомнил было о драке, вспомнил, как досталось братишке, но мысли упорно возвращались к неведомой красавице. Может, то был призрак, бесплотная тень, привидение? Но боги, до чего же прекрасное привидение!
* * *
Хадрибел переступил порог и сразу почувствовал неладное. Он на минуту остановился. В воздухе остался какой-то еле уловимый непривычный запах. Запах женщины.
Хадрибел захлопнул входную дверь и поспешил в спальню.
– Сэр? Сэр! Что с вами?
Но он уже знал ответ. Хадрибел был солдатом, был близко знаком со смертью, видел ее в разных обличьях.
Он окаменел, не в силах поверить в случившееся. Сознание громадного несчастья, невосполнимой утраты свинцовой тяжестью навалилось на него.
Генерал умер! Они навсегда лишились этой железной воли, этого непоколебимого гения!
Бел-Сидек – опытный полевой командир, отличный тактик, надежный, как скала в бурном море. Генерал назначил его своим преемником. Но бел-Сидеку недостает обаяния, способности зажигать сердца, покорять воображение – того, чем всю жизнь отличался Ханно бел-Карба.
Как бы то ни было, бел-Сидека надо немедленно известить о несчастье. Нужно многое сделать – и побыстрее, чтобы Живые выстояли, не дали горю сломить себя. Хадрибел собрал волю в кулак и на ватных ногах вышел на улицу. Он не замечал, что громко проклинает злой Рок, отнявший у них Генерала.
Глава 11
Противоречивые чувства бурлили в груди бел-Сидека. Боль, горечь утраты, гнев, смущение, что их с Мериэль застали в самый неподходящий момент. Но он взял себя в руки. Нельзя позволить себе расслабиться, сдаться в критический для Живых момент. От его действий в этот решительный час зависит, будет ли борьба продолжаться, или движение их угаснет, сойдет на нет. Он должен решать спорные вопросы, проблемы, разговаривать с людьми – и делать это надо с холодной головой Бел-Сидек приостановился у двери дома, в котором шесть лет прожил с человеком, значившим для него больше, чем родной отец.
