— Ты еще «Пляску смерти» виртуозно изобрази, —
фыркнула боевая подруга, золотая дикая кошка на синем фоне.
Сварог, как ни в чем не бывало, ухом не поведя, заиграл
«Пляску смерти»:
Гроб на лафет! Он ушел в лихой поход.
Гроб на лафет! Пушка медленно ползет…
Гроб на лафет! Все мы ляжем тут костьми.
Гроб на лафет! И барабан — греми…
В него полетел его собственный бадагар, чувствительно
угодивший по уху, но карательных мер он предпринять не успел. Раздался короткий
вежливый стук в дверь, и вошел брат Тивадар, косая сажень, мужик могучий и
совсем бы симпатичный, если бы не жуткий синий шрам во всю правую половину
лица, больше всего напоминавший отпечаток когтистой трехпалой лапы. Сварог
виновато убрал ноги со стола, второпях свалив блюдце со сливами, кинулся
подбирать узорчатые осколки, от смущения громыхая на всю комнату.
Словно не заметив, великан-монах уселся за стол, налил себе
полстакана розового вина, медленно выпил и кивнул:
— Все готово. Завтра, с рассветом… Не прогуляться ли
нам в аллеях, граф Гэйр?
Сварог охотно вскочил, подхватил шляпу — привык уже, как и
следует дворянину, выходить под открытое небо непременно с покрытой головой.
— А я? — быстро поднялась на ноги Мара.
— Лауретта, есть разговоры, касающиеся лишь двоих…
Мара разочарованно уселась — поняла уже, что с братом
Тивадаром не поспоришь.
Неизвестно, что за гости посещали замок раньше. Но сейчас он
прямо-таки лучился самым неприкрытым и непринужденным весельем. Одна из дверей
в конце коридора оказалась приоткрытой, оттуда доносились переливчатые переборы
Леверлинова виолона, сделанного на особый заказ в одной из лучших мастерских, и
голос Делии, певшей с откровенно хмельной задушевностью:
В тяжелой мантии торжественных обрядов,
Неумолимая, меня не встреть.
На площади, под тысячами взглядов,
Хочу я умереть.
Чтобы лился на волосы и в губы
Полуденный огонь.
Чтоб были флаги, чтоб гремели трубы
И гарцевал мой конь…
На первом этаже из-за толстой, надежно притворенной двери
доносился тем не менее громоподобный хохот Шедариса, притопы и прихлопы под
звон струн расстроенного дагараса,
[3]
звяк кубков и уханье — там
отдыхали от трудов праведных остальные четверо. Сварог сконфуженно покосился на
спутника снизу вверх:
— Мои орлы не особенно вольничают?
Брат Тивадар усмехнулся здоровой стороной лица:
— Лишь бы они смогли завтра держать оружие…
— Смогут, — сказал Сварог. — Этого у них не
отнять.
— Вот и прекрасно. Грешно не вино и не тот, кто его
пьет. Вы не в обители виргинатов, граф…
Они спустились с невысокого крыльца, украшенного каменными
мифологическими зверями, пошли меж двумя рядами высоченных и густых черных
кедров. Вверху зашуршало, сердито цокнула белка. Уардах в двухстах, на
невысоком округлом холме, на фоне потемневшего вечернего неба четко рисовалась
высокая круглая башня, и маленькое окно под самыми зубцами было озарено изнутри
чуть колышущимся пламенем свечи.
— Там и вчера всю ночь горела свеча… — заметил
Сварог рассеянно.
— Разумеется. Там читают «Неостановимое поучение
смиренного». Свод молитв, отгоняющих нечистую силу. Некий брат, чье имя забыто,
составил ее в незапамятные времена…
— Давно читают?
— Не особенно. Последние четыре с половиной тысячи лет.
Конечно, башню много раз чинили и перестраивали, а люди смертны, но чтение не
прерывалось ни на минуту. Такова церковь, лорд Сварог…
— И это останавливает…
— Останавливает вера, — сказал брат
Тивадар. — Это заклинание сплошь и рядом остается механизмом, послушно
действующим в любых руках, а с молитвой обстоит несколько иначе… Успокойтесь, я
не собираюсь вести с вами богословские беседы — ваше время еще не пришло.
Человек сам должен почувствовать, когда для него настала пора идти в
храм, — со своей печатью или стремлением к истине… Поговорим о конкретных
делах. Все готово, как я уже сказал, мы можем отправиться на рассвете.
— Это очень опасно?
— Для подавляющего большинства людей. И совершенно
безопасно для вас. Но это еще не означает, что вам следует вести себя беспечно,
словно посетителю зверинца. Там не одни только Глаза Сатаны. Порой появляется
нечто иное, отношения к нечистой силе не имеющее, но смертельно опасное. Я
проникал туда одиннадцать раз. Есть братья, совершившие по три десятка вылазок.
Хватает и не вернувшихся, и гибнут не обязательно новички. — Он поднял
руку к лицу, но шрама, не коснулся, словно шрам болел до сих пор. —
Приходится еще останавливать лихих рыцарей, стремящихся туда из одного шального
желания совершить подвиг. Кое-кого мы отговариваем, но далеко не всех. Иных потом
удается и спасти…
— Значит, вы — что-то вроде заставы?
— Не только. Там до сих пор живут люди.
— В дельте Сентеры?
— Те — в относительной безопасности. Есть другие. В
самом сердце трех королевств. Им удалось отгородиться серебром…
— Значит, это не сказка?
— Конечно, нет. К сегодняшнему дню нам известны
одиннадцать таких островков. Кто-то обезопасился серебром, рассыпанным вокруг
фермы, кого-то спасла близлежащая церковь. За последние сто лет многих удалось
вывести оттуда. Но есть и люди, категорически отказавшиеся уйти. В одних местах
это монахи, в других — упрямые фригольдеры с семейством, упорно не желающие
оставлять землю предков. Есть еще два крайне заносчивых дворянина, укрепившиеся
в манорах. При всем несходстве этих людей и разных взглядах на Единого — там
есть и приверженцы Симаргла, и Хорса — всех объединяет одно: они свято верят,
что еще при их жизни нечисть сгинет. Что ж, отрицание Зла порой становится
первым шагом к Добру… — Он долго молчал, бесшумно шагая, мимоходом касаясь
широкой ладонью разлапистых кедровых веток. — Лорд Сварог, вы, должно
быть, понимаете, что я не стал бы уводить вас в уединенное место ради
вышесказанного? Все это преспокойно можно было поведать у стола, за бутылкой
вина, в компании вашей юной спутницы. Но у меня есть еще одна миссия…
— Валите с места, — сказал Сварог.
— Речь пойдет о Сером Рыцаре. Сером Ферзе. То есть о
вас. Ибо сейчас ваше тождество с Серым Ферзем ни у кого уже не вызывает
сомнений, ни у нас, ни у нашего противника. Таверо — не единственный, писавший
о вас. Есть еще книга святого Круахана. Заглавия она не имеет, но среди
богословов давно повелось именовать ее «Слово о четырех воплощениях Сатаны».
«Во времена, когда еще не было Времени», как любят выражаться старинные авторы,
Князь Тьмы создал четыре своих воплощения: для стихий Огня, Воды, Воздуха и
Земли. В этих воплощениях, в каждом из них — частичка его личности и сути.
Грубо говоря, воплощения эти — нечто вроде якорей, удерживающих его в этом
мире, позволяющих посещать наш мир, когда заблагорассудится, передвигаться по
нему относительно свободно. Когда четыре Черных Воплощения будут уничтожены —
если они будут уничтожены, — Князю Тьмы станет заказан путь в иные обжитые
им места, и многие дороги окажутся для него запретными, а могущество —
подорванным. Воплощение Воды — Великий Кракен. Воплощение Огня — дракон
Брелганд. Воплощение Земли — исполинская змея Митгард. Воплощение Воздуха
неизвестно до сих пор. Великий Кракен спит где-то в пучине, и местоположение
его, как и змеи Митгард, остается тайной. Дракон Брелганд около двух тысяч лет
назад был сражен братом-рыцарем.
