Вой и шипенье раздались в чащобе. И тогда Сварог пошел
вперед, как кабан сквозь камыши, прорубая дорогу, стараясь не поддаваться
азарту, размеренно махая топором. Не в первый уж раз казалось, что Доран-ан-Тег,
подобно живому существу, сам по себе наносит удары расчетливо и скупо, став
легким, подвижным, живым. Спутанные клубки отсеченных веток рушились на голову,
брызжа соком, Сварог уклонялся, отталкивая плечами и локтями эту дрянь,
орошавшую вонючей липкой жидкостью. Выдирал ноги из гибких петель, стелющихся
над землей, рокантон давно слетел, в волосах застряло что-то колючее и
склизкое, рушились зеленые стволы, застревая в путанице лиан, косо повисая. То
и дело навстречу выныривали оскаленные рожи, цепкие лапы тянулись к горлу,
хватали за руки, он уклонялся, не различая облика нападавших, наносил удары без
размаха, рыча:
— Всем вместе! Не разбредаться!
Сосредоточился на одном — ударить первым, снести преграду,
не зацепить своих. Успевал порой бросить взгляд вокруг — все живы вроде бы, все
на ногах, валят вперед сомкнутой кучкой, слышится резкое хаканье — это удар
попадает в цель — звенит, сталкиваясь ненароком, сталь, из глоток рвутся
ругательства, короткие, чтобы хватило дыхания матюгнуться на одном выдохе.
Сварог ухитрялся еще прикрывать Делию, насколько
удавалось, — а с другой стороны шел брат Тивадар с двуручным мечом.
Они продвигались медленно, потеряв всякое ощущение времени,
не стало ни мыслей, ни чувств — одно первобытное упорство и тщательно
отмеренная ярость. Шли вперед посреди воя, оханья, визга, фонтанов
мутно-скользкого древесного сока, зеленой крови, чужого ужаса и злобы — будто
века минули и нет другого мира, нет ничего, одна омерзительная сеча, взлетавшие
что ни миг мечи и топоры, сносившие живое и неживое…
Тупо уставясь на возникшее среди лиан невиданное явление,
Сварог с рычаньем прыгнул вперед, опомнился не без труда, вновь стал человеком,
вернувшись от начала времен, где рвало друг друга зверье, — но в голове
еще долго плескались сладкие волны хмельного остервенения.
Он едва не напал с топором на виману. Она возвышалась перед
ним — огромная, трехэтажная, зеркально-черная, напоминавшая безликие коробки
Магистериума. Нечто вроде сине-багрового плюща оплетало стены, свешивалось
прядями с плоской крыши, полузакрыв квадратные окна, высокую дверь над тремя
полукруглыми ступенями — и дверь была чуть приоткрыта. Шагая к ней деревянной
походкой робота, Сварог пытался пробудить в себе хотя бы тень торжества, но
понимал, что не сможет. Дорога к заветной цели отнимает все чувства и
переживания — на то она и дорога…
Дверь распахнулась легко. Внутрь чужая растительность
отчего-то не проникла, все здесь было чистым, блестящим и раздражающе ярким,
как сто двадцать лет назад: синий ковер под ногами, мозаичные стены теплых,
желто-оранжевых тонов, золотистые мягкие кресла. Даже воздух, насыщенный
ненавязчивым ароматом каких-то фруктов, был мягок и приятен для носоглотки. Не
стух за дюжину десятилетий. Значит, механизмы работают…
В одном сидел скелет, откинувшись на косую спинку, вытянув
руки вдоль широких пушистых подлокотников. Сварог подошел поближе, немилосердно
пачкая ковер вонючими следами. Скелет без малейших повреждений, раскинувшийся в
спокойной позе решившего вздремнуть человека. Ни одна косточка не сдвинута.
Брат Тивадар аккуратно притворил за собой дверь, и этот
будничный жест, легкий стук, казалось, разбудили неведомые силы. Скелет
дернулся, пытаясь встать. Не рассуждая, не сообразив отшатнуться, Сварог
толкнул его обухом топора — кости, будто только и ждавшие этого сигнала,
осыпались кучей на кресло и на пол. Никто даже не успел удивиться, предпринять
что-то, вскрикнуть. Необычное на этом и закончилось — кости больше не
шевелились.
Все уже подняли забрала. Вид у соратников был самый
плачевный — кольчуги зияют прорехами, свисают гроздья вырванных колечек,
доспехи заляпаны жуткой мешаниной древесного сока и крови неизвестных созданий.
Вот только лица, кое у кого исполосованные кровавыми царапинами, несмотря на
всю усталость, выглядят именно так, как надлежит лицам победителей. И это
заставило Сварога вспомнить, что последнего удара они пока что не нанесли.
Снаружи, за окнами, он увидел совсем не те джунгли, сквозь
которые они только что прорубались добрую тысячу лет. Там багровело чужое небо
с пронзительно-колючим, белоснежно-ледяным солнцем, по буро-желтой равнине
протянулись длинные черные тени от непонятных громад — то ли утесов, то ли
грубо обтесанных статуй, и в небе проплывали бахромчатые черные лоскутья,
чересчур осмысленно двигавшиеся для гонимых ветром листьев или туч. Но эти
странности его уже не занимали — пора было кончать работу.
Все объяснения он помнил назубок. Не произнеся ни слова,
поднялся по широкой лестнице из розового камня. Следом молча шли остальные.
Черный скелет, лежавший навзничь на втором этаже, дернулся, зашарил руками, ища
опоры. Носком сапога Сварог угодил по черепу, и кости, как в прошлый раз, тут
же рассыпались, будто лишившись враз невидимых скреп.
На втором этаже задерживаться нет нужды. Третий. Здесь уже
нет роскошных покоев, ковров и малахитовых ваз — огромный зал, наполовину
занятый непривычного вида пультами, черными, синими и белоснежными, и там нет
ни кнопок, ни клавиш. Только странные рычаги, смахивающие то на птичьи лапы, то
на цветы, то на плавники. И половодье огней всех цветов радуги — вспыхивающие
прямо в воздухе акварельно-прозрачные цифры, символы, знаки, полосы, зигзаги,
круги с разноцветными секторами, параболы, гиперболы, спирали, огни, огни,
огни… На сей раз даже Сварог не мог разобраться во всей этой причудливой
мешанине и определить, что работает исправно, а что разрегулировалось за сто
двадцать лет.
Три черных скелета в синих креслах шевельнулись при их
появлении, подняли руки, касаясь рычагов, — и пляска огней кое-где
изменилась резко, а кое-где осталась прежним монотонным чередованием непонятных
фигур и знаков. Сварог с застывшим лицом прошагал мимо, ребром ладони сшибая
угольно-черные черепа, к светло-синей стене с черной широкой дверью, снабженной
золотисто-овальной нашлепкой кодового замка. Казалось, снаружи нарастает
тоскливый нелюдской вой, пронизывающий каждый атом воздуха и стен.
Кода Сварог не знал. Никто у Гаудина его не знал — нельзя
было запрашивать Магистериум, чтобы там не заподозрили неладное, не поняли, что
готовится покушение на одну из их любимых игрушек.
Он оглянулся. Мара, не двигаясь с места, растерянно развела
руками.
— Потеряла? — рявкнул он сгоряча,
спохватился. — Прости…
Отмычки у нее больше не было. Сделанная в виде небольшого
браслета электронная отмычка после пребывания в Хелльстаде превратилась в
бесполезный кусок бронзы — как и парочка других приборов, бывших при Маре.
Теперь Сварог понял, что означали слова ныне дохлого Фаларена касательно того,
что береженого, дескать, бог бережет. Щелчок пальцами — и весь арсенал Мары
превратился в кучку бесполезного хлама. И отмычка с арсеналом за компанию. Твою
мать…
