— Да я ее и не держал…
— Глупости, — сказала Мара. — Я сама
когда-нибудь буду королевой, зачем мне сейчас побрякушки от чужих королей?
— Скромница она у меня, — погладил ее по голове
Сварог.
— Просто у меня хорошая память, — сказала
Мара. — Лесная Дева предсказала, что троим из нас суждено надеть короны.
Один уже напялил. Остаются целых двое, почему бы мне среди них не оказаться?
В стороне королевского дворца глухо, тяжело ухнул пушечный
залп.
После короткой тишины в нескольких местах печально ударили
колокола, неспешно, с большими промежутками меж ударами, и в эти паузы
вплетался долгий, медленно затухавший звон птелосов. Сварог понял, посмотрел на
реку. В этих широтах ночь подступала моментально, падала, как занавес, вода уже
стала почти черной, дома над рекой протянулись темной стеной.
Пора было ударить колоколу Главной Башни, означая
наступление ночи, а двум десяткам звонниц в разных концах столицы этот удар
повторить. Но, что случалось невероятно редко, Вечерний Колокол так и не
прозвучал. Еще дважды ударили пушки, продолжался печальный перезвон храмовых
колоколов, гонгов и птелосов, что-то засветилось там, где королевский мост
соединялся с левым берегом, а длинная лодка заскользила к середине реки, призрачно
белая на фоне темного могучего потока. Остановилась, удерживаемая слаженными
взмахами весел, Сварог снял шляпу.
Сине-желтое пламя, яркое, горевшее ровно, вспыхнуло у борта
лодки и, отделившись от нее, поплыло по течению, вскоре миновав то место на
набережной, где сидел в коляске Сварог со спутниками. Теперь они видели, что
это фонарь в форме перевернутой и усеченной снизу пирамиды, синий, покрытый
золотыми геральдическими лилиями. Року бон, погребальный фонарь ронерских
королей. Сварог долго смотрел ему вслед. С этим фонарем, отправившимся к
океану, уходили в небытие Барги — развратники и покровители храмов, великие
стратеги и дебилы, меценаты изящных искусств, то осыпавшие золотом художников,
то сжигавшие по пьяной прихоти фаворитки библиотеки и ценнейшие полотна
живописцев прошлого; чернокнижники и святые, моты и скупцы, полнокровные
эпикурейцы и аскеты-ханжи, собиратели и неудачники — и, наконец, личности,
бесцветные во всех отношениях.
Фонарь скрылся за близлежащими домами, но Сварог долго еще
смотрел на темную реку, чувствуя себя чужим в этом городе, где больше не было
Делии, которую он не сумел уберечь. Потом сказал, ни на кого не глядя:
— Знаете, о чем я подумал? Оказывается, в отличие от
нашей бравой компании, великому множеству народа так и не случается за всю свою
жизнь кого-нибудь убить. Странно, правда? Как другой мир, честное слово… —
И совсем тихо произнес:
И вы едва ли
Вблизи когда-нибудь видали,
Как умирают.
Дай вам Бог и не видать…
Глава 12
Унылая бригантина
Ледяной Бугас, Шкипер Темного Моря, капитан почтенной
бригантины «Невеста ветра», четвертые сутки пребывал в унылом, каком-то
устоявшемся недоумении. С теткой Чари он был знаком с незапамятных времен, знал
за ней (как и она за ним, взаимно) столько озорных дел, что хватило бы на
полдюжины Монфоконов, и сделал бы ей одолжение не в пример серьезнее, чем
просто отвезти из одного места в другое, вдобавок за хорошую плату, парочку ее
друзей, обходясь с ними со всей любезностью. Бригантина все равно уходила в
море, а каюта квартирмейстера так и пребывала пустая (ибо сам квартирмейстер
давненько покачивался на рее горротского корвета «Гривастый крокодил», должным
образом просмоленный для долгой сохранности — а нового еще предстояло подобрать
со всем тщанием).
Вся беда была в том, что Бугас терпеть не мог нераскрытых
загадок.
Любых. Водился за ним такой грешок, из-за которого капитан
дважды совершенно бескорыстно впутывался в опасные дела, пахнущие серьезными
тайнами, ради одного удовольствия оказаться среди знающих разгадку. Бывают страстишки
и похуже, а на доходы капитанская слабость мало влияла, так что команда давно
свыклась — всех на свете денег все равно не захапаешь, нужно иногда что-то и
для души…
Но эта странная парочка была загадкой непробиваемой. Высокий
барон со спокойными серыми глазами серьезного убийцы, привыкшего перерезать
глотку лишь при необходимости (каковое качество Бугас в людях ценил и уважал,
будучи сам таким же), и смазливая девчонка-лауретта (сначала представлялось —
дочка или племянница, оказалось — любовница).
Сперва Бугас, еще не видя их, решил, что у них хлопоты с
легальным выездом из страны. Каковую гипотезу вроде бы подтверждало невиданное
количество тихарей, перед самым прибытием странной парочки прямо-таки хлынувших
в порт, как зерно из распоротого во всю длину мешка. Но парочка поднималась на
бригантину открыто, без малейшего волнения, а тихари, такое впечатление,
порывались встать навытяжку и таращились пугливо, как пассажиры захваченного
«купца» на абордажную команду. И «вольную»
[5]
Бугасу принес из
капитаната вместо обычного письмоводителя, с благодарностью получавшего за эту
услугу серебрушку, сам комендант порта, министерский секретарь, чин, как
известно, приравненный в армии к полковнику, а на море к флаг-капитану. От
какового неслыханного феномена, ни разу не случившегося ни с одним мореходом,
будь он честный каботажник или головорез с корсарским патентом в кармане, Бугас
ошалел настолько, что по многолетней привычке сунул его превосходительству
сестерций — а тот, ровно пребывая в некотором затмении чувств, монету взял…
Первые два дня барон, отвлекаясь лишь на завтраки, обеды и
ужины, затворником сидел в каюте покойного квартирмейстера и, по докладам
главного кухаря, беспрестанно читал бумаги, которых у него с собой был целый
мешок. Даже с наступлением темноты ставил «карбилку» и продолжал шуршать.
Добросовестный кухарь, за годы плавания на «Невесте ветра» малость заразившийся
от капитана той же страстишкой, успел запустить глаз — благо бумаги барон после
его прихода не прятал и ничем не прикрывал.
Кухарь клялся, что никакими картами кладов или «золотыми
шарами»
[6]
и не пахнет. Насколько удалось усмотреть, обычная
ученая заумь, упражнения книжников. Скорее Бугас мог оказаться главой
снольдерских виргинатов, проповедовавших трезвость, целомудрие и полный отказ
от мясного, чем барон — книжником. И все же он сидел над своими бумагами двое
суток, как пришитый.
Одно можно утверждать со всей уверенностью — виргинатом
барон не был.
Мясо он наворачивал, подаваемое вино аккуратно выпивал, а
кухарю, заодно и убиравшему в каюте, девчонка в первый же вечер непринужденно и
буднично заметила, что возиться с двумя постелями не следует, нужно приготовить
одну на двоих. Веселого нрава кухарь, простодушно попытавшийся ухмыльнуться,
вдруг на пару секунд выпал из реальности и обнаружил себя лежащим на полу с
дикой болью в области ложечки. Увы, и он сам, и все остальные не связали
сначала этот феномен с рыжей девчонкой — решили, что кухарь опять обожрался и
получил что-то вроде апоплексического удара.
