Выпил стопку водки и запил пивом. Попросил еще стопку, когда официант поставил перед ним тарелку с кренделем.
— Может, хотите поужинать?
— Нет.
Открылись тяжелые деревянные двери, и в зал, негромко смеясь и болтая, зашли мужчина и женщина. Поставили сложенные зонтики в чугунный каркас специальной подставки, повесили на настенные крючки прозрачные плащи-накидки.
Официант застыл у стола Ника, ожидая, когда новые гости выберут столик.
Вторую стопку водки он принес через минуты три на одном подносе с заказанным новыми посетителями пивом.
Ник вдруг заметил, что сидит у большущего черного камина. От его молчащей пасти повеяло холодом. И Ника сразу пробрал этот холод. Захотелось тепла, захотелось огня, захотелось обжечься, почувствовать физическую боль, сгореть.
— Герр обер! — позвал он официанта. Тот быстро подошел.
— Зажгите камин!
— Конечно! — с готовностью ответил официант. Он принес охапку аккуратных дров и маленькую корзинку с брикетиками древесного угля. Сначала поджег уголь.
Минут через пять огонь уже начал облизывать уложенные сверху дрова. Тепло полилось по воздуху, дотянулось до лица Ника. Он закрыл глаза. Тепло было еще очень слабое, едва ощутимое.
Глаза защемили от наворачивающихся слез, но Ник сцепил зубы; Он не хотел больше плакать. Он ничего больше не хотел. Нет, хотел. Он хотел еще стопку водки, и взгляд его ушел внутрь зала, взгляд его дотянулся до официанта, стоявшего возле столика, за которым сидели мужчина и женщина. Официант стоял к Нику спиной, но он словно почувствовал что-то, может, силу этого взгляда. Он обернулся и кивнул Нику, словно понял его заказ на расстоянии.
* * *
За два дня состояние Миши Занозина не изменилось. Врач все еще боялся обнадеживать. Теперь у кровати стажера дежурила мать, приехавшая из Сум, — еще не очень старая женщина. Ее приезд больше всего обрадовал Крысу. Майор каждый день приносил апельсины и каждый день возмущался, заметив, что принесенные в предыдущий день апельсины исчезли. «Медсестры забирают, больному ведь нельзя», — просто и понятно объяснил ему врач. Теперь апельсины получала мать Миши. Она складывала их в кулек и держала в металлической, покрашенной белым тумбочке. Но и она на второй день, смущаясь и краснея, сказала, что их слишком много и они начинают портиться. Сказала она это и Виктору, хотя Виктор ничего с собой не приносил. После этого Виктор понял, что надо приходить не с пустыми руками. На следующий раз он принес полпалки сухой колбасы и свежую буханку черного хлеба — конечно, не Занозину, а его матери. Она была очень благодарна.
— Я их понимаю, — говорила она о медсестрах. — Они же получают шестьдесят гривней в месяц! Разве на это можно прожить? Поэтому им и работать не хочется.
— А вы сколько получаете? — спросил ее Виктор.
— Я уже на пенсии, а пенсия, сами знаете, сорок девять девяносто. Только платят с опозданием… Но мне здесь одна сестричка чай приносит…
Виктор кивнул. Эта женщина, похоже, выискивала в людях малейшие признаки доброты и, обнаружив их, была счастлива. Для тех же людей, в которых доброты она не находила, всегда было готово какое-нибудь оправдание.
Посидев в очередной раз у постели стажера и поговорив минут пятнадцать с его матерью, Виктор вернулся в райотдел.
Звонок мобильного застал его за питьем чая с лимоном.
— Отличные фотографии, — сказал Георгий. — Удалось еще двоих распознать, и, похоже, это наши клиенты! Рядом с Кылимником — некто Василий Портнов по кличке Порт. Две судимости после службы в ОМОНе. А на второй фотографии один из беглецов — Сергей Сахно. Бывший сапер, кличка такая же — «Сапер». Исполнял черную работу для СБУ. Человек ограниченного ума, неврастеник, любитель наркотиков. Думаю, что его везли подальше, чтобы там и похоронить. Вот только его спутник — лицо совершенно неизвестное. Но ситуация более или менее понятная.
— Что понятно? — спросил Виктор.
— То, что вторая пара скорее всего следила за первой, чтобы предотвратить возможное их возвращение на Украину. Скорее всего от Сахно избавились в Германии, и избавился его попутчик. Попутчика, вероятно, тоже убрали. Оставлять его живым было бы непрофессионально… Но главное — девяносто девять процентов, что эти две парочки имеют прямое отношение к делу Броницкого.
— А Кылимник с Портновым? Они где?
— Портнов исчез. По непроверенным данным он удрал в Россию, а проверенных данных нет. А Кылимник сейчас служит в украинском посольстве во Франции.
Помощник военного атташе.
— Давно?
— Уже две недели.
— Так что же делать? — поинтересовался Виктор. — Ехать во Францию?
— Я вижу, тебе понравилось ездить. Подожди пару дней.
Может, действительно полетишь. Закину эту идейку. Только почаще оглядывайся по сторонам. Если Кылимник — птица важная, тебе попробуют помешать вылететь. Если не очень важная — попадет где-нибудь в Париже под машину.
— А если он не попадет под машину и я здесь не упаду под поезд метро?
— Значит, утечки информации не было… Понятно? Да ты пока подожди, вещи еще не собирай и виду не показывай, что хочешь Эйфелеву башню увидеть! Давай пока еще раз штаб погранвойск пощупаем. В ближайшие три дня ровно в полдень подъезжай на дежурной машине на Владимирскую, ставь машину на углу Рейтарской так, чтобы был виден вход в штаб и просто наблюдай за входящими и выходящими по полчаса.
Потом уезжай.
— А на что обращать внимание? — На дверь. Только на дверь. — проговорил Георгий.
Домой Виктор вернулся тоже на дежурной машине. Вытащив из почтового ящика письмо и какие-то рекламные открытки, поднялся на лифте к себе. Ира и Яна уже спали. Он тихонько запер двери на кухню, присел за стол.
В конверте лежала записка: «Завтра приезжаю в Киев. Встретимся в десять вечера на платформе станции метро „Гидропарк“. Рефат».
Виктор осмотрел конверт. Почтовых штемпелей и марки на нем не было.
Вздохнул. Мало того, что место для вечерней встречи было выбрано довольно странное. Но и к самой встрече Виктор был не готов. По крайней мере психологически. Да, они договорились обмениваться информацией, и теперь Виктору было известно больше, чем во время их встречи в Лондоне. Но передавать Рефату то, что он только-только узнал от Георгия? Это как раз и походило на утечку информации. Хотя без Рефата и этих фотографий дело, конечно, не сдвинулось бы.
«Ладно, — подумал Виктор, словно уговаривая себя. — Для пользы следствия… это ведь только для пользы следствия. Может, он тоже что-то новое расскажет…»
Заранее оправдавшись перед собой, Виктор тем не менее чувствовал себя неуютно. К этому примешивалась и какая-то боязнь, боязнь, что его, попросту говоря, когда-нибудь накроют и припишут сотрудничество с врагом, то бишь с Россией.
