…Песню о короле Амдараке и мельничихе они заслышали, не
дойдя еще до «Кошки и окорока» уардов пятьдесят. Драгуны орали весьма
немелодично, но с поразительным задором. Шла истинно гвардейская гульба, но
табуреты и посуда из окон пока что не летали. Назначенная в конокрады троица с
деловым видом направилась в конюшню и исчезла за широкой двустворчатой дверью.
Как дверь ни скрипела, но заглушить или хотя бы на миг прервать лихую песню
драгунов ей не удалось. Тут же там, за дверью, кто-то охнул, и настала тишина,
только слышно было, как всхрапывают кони, а один, норовистый, зло заржал. «Значит,
удар нанесла не Мара, — подумал Сварог. — У Мары все вышло бы
шито-крыто. Без лишних и подозрительных охов». Самое время пустить в дело
фамильное искусство графов Гэйров. Сварог прижал ко рту ладони, сложив пальцы
домиком, дунул в ту сторону, шепнул надлежащие слова. Храп и перестук копыт тут
же прекратились. «Цены мне нет, — гордо подумал Сварог, направляясь в
трактир. — Но среди славных предков, чует душа, были-таки конокрады…»
Гвардейцы вперемешку с пьяно визжащими, манерными от
внимания столичных гостей девками устроились за тремя сдвинутыми столами,
вокруг которых зияла почтительная пустота, — местные теснились по углам.
Только пятеро гуртовщиков устроились поближе к драгунам. Девки при них не было
ни единой, и, судя по хмурым лицам верзил в серых кафтанах со снольдерскими
гильдейскими бляхами, им пришлась поперек души проведенная драгунами тотальная
мобилизация доступного прекрасного пола. Видно было, что здесь и без Сварога
вызревала добрая потасовка.
Сварог сел так, чтобы видеть в окно дверь конюшни. Драгуны
на его компанию пока что внимания не обращали, да и остальные тоже. Хозяин
принес вина. Облик у хозяина был страдальческим — в предчувствии неминуемого
погрома заведения. С таким видом на исторической родине Сварога обычно сидели в
очереди к зубному врачу. Или в очереди в ОВИР — чтобы переместиться на другую
историческую родину.
Садясь, Сварог мимолетно взвесил в руке табурет — в самый
раз. Бони с Паколетом сноровисто проделали то же самое. Тетка Чари задумчиво
коснулась заткнутых за голенище грушевидных нунчак — похоже, тех самых,
которыми усмиряла пьяниц в Пограничье. Мешок Шедариса, завернутый в плащ
пулемет Бони и вио-лон Леверлина оставили в сенях. Все было в порядке.
— Жалко будет, если уйдем тихо, — сказал Бони,
поигрывая желваками.
Сварог хмыкнул. Пить здешнее дрянное винцо он не торопился,
как и Леверлин, который отодвинул кружку, едва понюхав.
— Разносить трактир в черепки — это высокое
искусство, — поведал Бони. — Как у вас в городах говорят, изящное.
Мы, скатурцы, всегда разносили соседние, на любой ярмарке, а вот в нашем селе
такое никакому соседу учинить не удавалось… — И гордый собой парень одним
махов выплеснул содержимое своей кружки в глотку.
— Ты ногами под столом не дрыгай, — сказал
Сварог. — Попадешь по топору, он тебя без ноги оставит.
Верзила охнул:
— Командир, на свете есть только один такой топор…
— Подкованный ты парень, я смотрю, — сказал
Сварог.
— Память о старых временах, командир, лучше всего у
крестьян и сохраняется. А также песни, предания, заклинания и обряды. Города
живут быстро и беспамятно, а у нас жизнь течет по налаженному кругу, и мало что
меняется за века. Был у нас один старичок, он бы, не сходя с места, нарисовал
карту Талара до Шторма. — Бони понизил голос. — И про те времена, что
стояли до летучих замков, можно было кое-что услышать. Жаль, я бродяжничал,
раньше-то и не особенно слушал, а теперь спросить не у кого…
Сварог смотрел в окно весьма напряженно и пропустил часть
монолога.
— …Кто его знает, чем все кончится, — сказал вдруг
Бони. — Так что предупреждаю заранее: как только достану эту штуковину,
тут же перебирайтесь мне за спину, а то и сами попадете под веселье…
Он вытащил толстый железный футляр, в каких охотники носят
порох и кремни, свинтил крышку, медленно перевернул, крайне осторожно вытряхнул
оттуда что-то завернутое аккуратно в обрезок шерстяной ткани, продолговатое.
Костяная дудочка, очень старая на вид, вся покрытая тонюсенькими темными
трещинами. Столь же осторожно уложил ее назад, пояснив:
— От деда осталось. Вот кто умел… Сварог вопросительно
поднял брови.
Леверлин, напротив, преспокойно спросил с видом знатока:
— Самопляска или пугалочка?
— Самопляска. — Бони глянул на него с
уважением. — Видел?
— Читал.
— Ну да, в городах у вас все эти дела давно повывели
под корень, а в деревнях, особенно в глуши, кое-что и припрятали со старых
времен от бдительного небесного ока… Если потихоньку, только для своих — ни
тебе огласки, ни урона. — Покосившись на Сварога, он смущенно
откашлялся. — Да какая там магия, пустячки для домашнего хозяйства…
— Не у вас одних, — хмыкнул Сварог, глядя на
Паколета. — Ох, не у вас одних. И Шедарис мимоходом проговорился про
пустячки Вольных Топоров, и в городах кое-что осталось. И даже…
Он резко обернулся к окну — в конюшне вдруг бухнул мушкетный
выстрел.
Один из драгун вскочил, отпихнул девку и с видом моментально
протрезвевшего помчался к выходу. Вскоре Сварог увидел, как он несется по двору
и исчезает в конюшне. Остальные драгуны, покосившись вслед, из-за столов не
полезли, но все же иные выжидательно поглядывали в окно. Почему выстрел
всполошил именно этого усача? Его мушкет, что ли? Шедарис как-то хвастался, что
знаток определит выстрел знакомого оружия посреди любой канонады… Или это был
как раз непростой драгун? Из тех, о тайных обязаностях которых не всякий
командир ведает?
— Начали, — сказал Сварог, приподнимаясь.
— Погоди, командир. — Бони решительно взмыл с
табурета. — Нельзя порочить славное искусство, дай-ка я сам разожгу…
Развязной походкой он подошел к столу драгун, раздвинул
двоих так, чтобы ему хватило места опереться на столешницу обеими руками,
сотворил на физиономии глумливую мину, слегка склонился вперед и заговорил.
Говорил он спокойно, негромко, чуточку скучающим тоном. Речь
его была выдающимся в своем роде образцом ораторского искусства, она
изобиловала метафорами, гиперболами, синонимами и эпитетами, блистала
незатертыми сравнениями, затрагивала генеалогию до седьмого колена, сексуальные
привычки, нравы и обычаи драгун вообще и малиновых в частности, причем в
изложении Бони генеалогия, привычки, нравы и обычаи были таковы, что, будь все
правдой, драгун не пустила бы на порог любая уважающая себя тюрьма, резонно
опасаясь за моральную чистоту уже квартировавших там убийц и разбойников.
Гуртовщики восхищенно внимали. Даже Сварог заслушался.
Малиновые усачи, преодолев оцепенение, начали наконец понимать, что все
изложенное столь высоким штилем относится именно к ним. Их физиономии
сравнялись цветом с мундирами, а там и побагровели вовсе уж грозно. Еще миг — и
они с ревом рванутся из-за стола.
