Старуха медленно кивнула. Глаза у нее были зеленые. Цвета
весенней яркой листвы. Сварог ощутил не страх, а легкое стеснение, не
представляя, что еще сказать и как держаться. Он торопливо поклонился, вышел и
в два прыжка сбежал по ступенькам, услышав настигший его, словно бы ставший
бесплотным и удивительно напоминавший шум крон под ветерком молодой девичий
голос:
— Не все, что в лесу, нравится лесу…
И окружающий хижину лес согласно закивал ветвями, словно
накатился и ушел прочь внезапный порыв ветра.
Кони уже были выведены из конюшни. С копыт сняли тряпки —
чтоб не помешали, окажись Арталетта проворней, чем ожидается.
Он прыгнул в седло, крутнул плеткой в воздухе, давая сигнал
выезжать со двора. Небо из неуловимо-серого становилось неуловимо-синим, мир
словно рождался заново, стоял тот волшебный миг рассвета, когда нет ни мрака,
ни света, ни ночи, ни дня, но любоваться этой красотой было некогда. Еще и
оттого, что непонятное обычным людям и неописуемое обычными словами неудобство
в спине, ощущение тяжелого взгляда в затылок прямо-таки вопило: Арталетта уже в
седле…
Подметив, что Шедарис с помощью довольно неуклюжих маневров
остался в арьергарде, а рядом с ним держится Бони, Сварог бросил Маре повод
своего заводного коня, подскакал к обоим заговорщикам и сказал:
— Значит, улучить момент, вернуться тихонько… А?
— Так ведь не нами придумано, что если прикончить такую
вот вещунью… — мрачно сказал капрал. И не успел увернуться от низко
склонившейся ветки. А звук этой пощечины в рассветной тишине показался
неожиданно громким.
Бони решительно кивнул:
— Меня старики учили, как делать…
— Соколик ты мой, а про Лесную Деву тебе твои старики
ничего не говорили? — спросил Сварог. — Ну-ка, рысью марш, герои!
Очевидно, его бравые подчиненные только после этих слов
что-то поняли. У обоих на лицах появилось глуповато-виноватое выражение.
Шедарис оторопело потер щеку, покрасневшую после приветствия веткой, открыл рот
что-то сказать, но ничего не сказал и пришпорил коня.
Вскоре впереди открылась большая ложбина. По ее дну струился
быстрый ручей, а подъем и спуск оказались довольно крутыми, коням поневоле
пришлось перейти на шаг. Сам Сварог именно здесь и устроил бы засаду. Стороной
не объедешь — чащоба. Он пропустил всех вперед, огляделся. Никто, конечно, не
увидел того, что открылось ему — а он видел словно бы черные клочья дыма, все
еще реявшие меж желтыми стволами сосен на фоне росной паутины, над изящными
листьями папоротника. Здесь их поджидало Зло, ушедшее с рассветом.
Не следовало терять времени, однако он все же спрыгнул с
коня, сделал несколько кругов, пригибаясь к самой земле, словно пес, ищущий
след. И в одном месте, где не росла трава, отыскал-таки на влажной песчаной
почве смазанный четырехпалый след, напоминавший птичий, только огромный. И
сразу вспомнил Ямурлак, мертвого верхового ящера с нелепо задранной
четырехпалой лапой — похожа… Открытие оказалось бесполезным — все равно никто,
даже Гаудин и домовой Карах, не знали, что это за твари, откуда берутся, зачем
приходят и куда уходят потом…
Стоя рядом с камнем, он напряг слух. Сквозь ставший
оглушительным птичий гомон где-то далеко, на пределе восприятия, пробивался
глухой ритмичный перестук копыт — кони шли полным карьером. Выходит, далеко не
всякому рассвет — помеха. Впрочем, и мы не лыком шиты. Губы Сварога
превратились в тонкую бескровную ниточку. В глазах не осталось ничего, кроме
холодной ненависти, именно холодной, питаемой рассудком, а не чувствами.
Он вскочил в седло. Достал кожаный мешочек и покопался в нем
двумя пальцами. Наследство бабки-гусятницы оказалось не столь уж и большим —
колдуны передают свои знания всерьез только лежа при смерти, а если сложится
иначе, тебе достанется пара подручных мелочей… Очень полезных, правда, в
дороге. Там лежал маленький клубок желтых ниток, две красные ленты, одна синяя,
большой моток бечевки и грубо вырезанный из черного камлота силуэт — так рисуют
дети, то ли собака, то ли волк, ясно лишь, что это не корова и не крокодил. К
камлоту был плотно приметан белыми нитками волчий зуб. На ощупь камлот был чуть
тепловатым. Словно под каменной оболочкой теплилась искорка жизни.
Ленты не годились — Сварог не нашел бы в душе сил ни поджечь
этот лес, ни затопить его водой. Он взял за хвост волка, швырнул через правое
плечо левой рукой. Что бы там ни завладело Арталеттой и ее людьми, под ними
самые обычные кони, все прекрасно получится…
Он негромко произнес, как учила старуха:
— Дует ветер от Камня Блуйгне, от Крепости Королей,
несет ветер жизнь неживому, острые зубья к зубу, пламя глаз и шерсть черного
цвета, цвета смерти и печали, чтоб сверкнули клыки, как семью семь печалей, и
вонзились, как тридцать три тоски, чтобы сверкнули глаза, как семью семь
невзгод…
И подхлестнул коня. Конь прижал уши, испуганно всхрапнул и
отчаянными скачками взобрался на песчаный склон. Сварог оглянулся и успел еще
увидеть, как из папоротника беззвучно поднимается черная лоснящаяся спина
громадного волка. И подумал, что заклятье, должно быть, ужасно древнее,
сочинено в забытые эпохи, когда цветом смерти и печалей не считался еще белый…
Ветер запел в ушах. Песок брызнул из под копыт. В глазах
зарябило от несущихся навстречу, перечеркивающих небо ветвей. В заросли
шарахнулся какой-то зверек, до этого с любопытством обнюхивающий следы только
что прошедших лошадей. И было неясно, испугался ли он мчащегося всадника или
звериное чутье подсказало ему, что в лесу объявился некто, неизмеримо сильнее
любой обычной твари.
Кавалькаду Сварог догнал быстро. Все внимательно слушали
Делию, а она рассказывала:
— …и когда королю предсказали, что он будет поражен на
балу ударом в сердце, сам он лишь посмеялся, потому что был совершенно
бесстрашным человеком. Но начальник тайной полиции обязан относиться серьезно
решительно ко всему, когда речь заходит о жизни монарха. Начался бал, где
ликторов в маскарадных костюмах было едва ли не больше, чем гостей. Короля
опекали искусно и неустанно, не отступая ни на шаг, отчего то и дело
происходили разные мелкие недоразумения. Бал близился к концу, а злоумышленник
все не появлялся. И тут вошел курьер с письмом. Любимый и единственный сын
короля погиб на попавшем в шторм корабле. Король рухнул как подкошенный и в ту
же ночь скончался…
— Это сказка? — спросил Сварог, просто чтобы
что-то сказать. Сам же мучительно прислушивался к окружающему, однако
подозрительных звуков не было. Даже кони ничего не чуяли. Даже Мара.
— Это правда, — ответила Делия. — По крайней
мере, именно так хронист описывает конец династии демурских Рогесов…
На некоторое время повисла гнетущая пауза. Только сухие
ветки негромко хрустели под копытами и где-то в отдалении чирикала неведомая
пичужка — не грустно и не весело, как будто выполняла будничную работу.
Сварог чувствовал себя очень неспокойно, все чувствовали
себя очень неспокойно. И Сварог был бы благодарен тому, кто заговорит о чем
угодно, лишь бы не об оставленных за спиной и ждущих впереди опасностях.
