На часах половина шестого: короткий ноябрьский день уже догорел. Пен наверняка ждет меня в подвале с громкими новостями и звонкой монетой. Увы, ни того ни другого я предоставить не мог.
Юному месяцу всего три дня: как очень многие в наши дни, собираясь возвращаться затемно, я сверяюсь с календарем. Мертвецы лунным фазам не следуют, зато им следуют куда более опасные существа.
В результате я поехал на Крейвен-парк-роуд. Все-таки крыша над головой, к тому же раз в несколько месяцев приходится заглядывать в офис, хотя бы для того, чтобы выбросить почту, иначе накапливающиеся счета начнут угрожать структурной целостности здания.
Харлсден не самое лучшее место для частной практики. Не хочешь остаться без машины — паркуйся прямо на проезжей части. Ярди,
[4]
не таясь, торгуют кокаином; случайно взглянешь на такого — тут же втопчут в землю. Истощенные, сидящие в подворотнях бомжи с пустыми, но горящими, как у Старого Моряка из поэмы Кольриджа, глазами — это в основном воскресшие. Не призраки, а те, кто вернулся в бренное тело; зомби, если нужно менее напыщенное слово. Вообще-то их стоит пожалеть, но, когда проходишь мимо, несмотря на жалость, по спине бегут мурашки.
Однако в тот вечер все было довольно тихо и пристойно, даже вывеску не испортили. Иногда детишки из Стоунхаус-истейт приходят с аэрографами и превращают мою табличку в причудливый образчик барочного искусства, таким образом уничтожая ее простой, но величавый облик. Тем не менее сегодня ничто не омрачало строгую ясность слов «Ф. Кастор, Изгнание нечисти».
Грамбас, хозяин восточной кухни, стоял на крыльце и курил косячок, дым от которого окутывал его, словно саван. Увидев, как открываю дверь, он улыбнулся, а я подмигнул. У нас взаимная договоренность: он не станет изгонять духов, успокаивать мертвецов и прочую нежить, а я — подавать жареную еду и салаты из перезрелых овощей.
Мой офис прямо над кафе. За входной дверью начинается узкий пролет неудобно высоких ступеней, который круто заворачивает направо к второму этажу, где находятся мои владения. Пен говорит, ступеньки высокие из-за причудливой перепланировки здания: первые владельцы указали в документах четыре этажа, а следующие сдавали в аренду уже пять.
Захватив толстую пачку почты, я побрел вверх. Поднимаясь по лестнице, даже человек в хорошей физической форме дыхание собьет, а у меня форма отвратительная. Сопя как паровоз, я ногой открыл дверь кабинета.
Офис у меня не очень, даже по харлсденским меркам. Соседство с кафе (наряду с преимуществом в виде ежедневной уборки) ведет к появлению жирных миазмов на стенах, мебели и даже в воздухе. Пен так и не сдержала обещания найти приличную мебель (хотя предложение было до сих пор в силе, при условии, что я расплачусь за квартиру), поэтому пришлось ограничиться столом с пластиковой крышкой и двумя стальными табуретками из «Икеи». Шкаф для документов — сущий карлик с двумя ящиками и по совместительству служит буфетом, где стоит чайник с чашками. Из элементов декора имеются шесть иллюстраций к «Приключениям малыша Немо» в рамках, которые я приобрел в «Икее» вместе со стульями. Они должны расслаблять клиентов и настраивать их на благодушный лад, а самое главное, стоят менее четырех фунтов каждая.
Да, убожество, зато мое.
По крайней мере было моим.
Опустившись на один из стульев, я начал просматривать почту. На каждое нормальное послание приходилось по два фланера нового индийского ресторана и по одному предложению о супервыгодном размещении капитала. Существенная экономия времени: далеко не все конверты вскрывались, прежде чем совершить позорное падение в переполненную корзину для мусора. Черный счет за электричество, красный счет за телефон… Цвета меняются в зависимости от сезона, ненавязчиво напоминая о том, что время идет.
Стоп! Я так и замер с бледно-серым конвертом в руках — обратный адрес до боли знаком: больница Чарльза Стенджера, Масвелл-хилл. В правом углу мое имя, выведенное судорожным почерком, в котором даже закругления состоят из сочетания острых клиньев. Подобный почерк можно назвать фрактальным: глянь на конверт через микроскоп — каждый росчерк пера превратится в тысячи болезненно-угловатых штрихов.
Рафи… Кроме него, никто так не пишет. Кроме него, никто не умеет так писать.
Письмо я вскрыл аккуратно: отлепил запечатанный клапан, вместо того чтобы просто оторвать, и осторожно ощупал все сгибы. Как-то Рафи прислал в уголке конверта лезвие, и я чуть не отрезал себе верхний сустав большого пальца. Нет, похоже, волноваться не стоит: на этот раз там всего лишь вырванный из блокнота листок. На нем совершенно непохожим на судорожные буквы обратного адреса, но, безусловно, принадлежавшим Рафи почерком (у него их несколько) было выведено послание, примечательное, помимо всего прочего, своей лаконичностью:
ТЫ СОВЕРШАЕШЬ ОШИБКУ ТЫ ДОЛЖЕН ПОГОВОРИТЬ СО МНОЙ ПРЕЖДЕ ЧЕМ СОВЕРШИШЬ ОШИБКУ ТЫ ДОЛЖЕН ПОГОВОРИТЬ СО МНОЙ НЕМЕДЛЕННО.
Я еще смотрел на письмо, не зная, положить ли его в карман или бросить в корзину, когда зазвонил телефон. Трубку я схватил совершенно машинально: задумайся я хоть на секунду, наверняка оставил бы ее на базе; зачем мне совершенно ненужный разговор?
— Мистер Кастор?
Голос мужской, довольно грубый, неприятный, с нотками недоверия. Тут же представился священник с Библией в руках, тычущий перстом в мое сердце.
— Да.
— Изгоняющий нечисть?
Захотелось соврать, но какой смысл? Никто не заставлял брать трубку, я сделал это добровольно, как сознательный взрослый человек.
Теперь у меня появился клиент.
2
Мертвые начали воскресать лет десять назад; то есть воскресать в таком количестве, что игнорировать их стало невозможно.
Пожалуй, можно сказать, что призраки были со мной всегда. Ребенком я видел их в любом более или менее тихом месте или при неярком освещении. Например, старика: он стоял посреди улицы и смотрел в никуда, а молодые мамочки катили — сквозь него коляски. Или девчушку, которая у всех на глазах легкомысленно кружила над качелями детской площадки, а кататься, так и не села. Однако для людей вроде меня никаких дополнительных проблем не возникает: чаще всего призраки держатся особняком, кормить или убирать за ними не требуется. В девяноста девяти случаях из ста мертвецы беспокойства не причиняют. Я научился никому о них не рассказывать и не смотреть в упор, если они привязываются ко мне и заводят разговор. Вот когда они заговаривают, действительно плохо.
Но на пороге нового тысячелетия что-то случилось: будто некий космический эквивалент безбашенного вандала взял и из чистого любопытства разворошил все кладбища мира.
В результате мертвецы полезли из могил словно муравьи. И, увы, не только мертвецы.
Объяснений не нашлось, если, конечно, не считать многочисленные вариации на тему «Человечество доживает последние дни, все эти знамения и чудеса были предначертаны». Очень достойный аргумент, как раз в тему. Христиане и иудеи утверждали: существует физическое воскрешение, а ведь именно так и происходит с некоторыми людьми. Однако во всем, что касается оборотней и иже с ними, Библия достаточно неопределенно, уклончиво высказывается о демонах, а о призраках вообще не говорит ровным счетом ничего, так что — как бы сказать помягче? — в объяснениях христиане и иудеи преуспели ничуть не больше остальных.
