Минутой или часом позже откуда-то вытекло «живу» и прилепилось к «я». Я живу. Значит, я думаю.
Итак, мое сознание, пузырясь, пробивалось сквозь химическую тину анестезии. Независимо от воли, оно мучительно возрождалось в холодной темной комнате, которая будто накренилась. Нет, дело не в комнате, а во мне. Я лежал под странным углом — щека у пола, ноги почему-то наверху. Так и не разобрав, в чем проблема, я закрыл глаза.
По-крайней мере я был жив и не утратил способности мыслить. Поврежден ли мозг? Откуда мне знать? Скорее всего вместе со значимым количеством синапсов человек теряет способность осознавать наличие проблемы. Так что, вероятно, тяжелая пульсирующая боль в глубине черепной коробки — это добрый знак. Выходит, там еще достаточно нервных окончаний, худо-бедно выполняющих свою работу.
Сыворотки правды относятся к группе обезболивающих. В основном это стимуляторы, которые вводят для того, чтобы вырубить сознание больного, а затем резать, кроить и шить его тело, не опасаясь бурной реакции мозжечка. С помощью учащенного дыхания я надеялся извлечь максимум из введенной Гвиллемом дозы и как можно скорее. Очень хотелось пролететь мимо фазы ассоциативного поноса прямо в забытье. Наверное, у меня получилось: по крайней мере болтовни своей я не помнил. Хотя, кто знает, вдруг от этого препарата случаются провалы в памяти?
Разлепив глаза, я не увидел ничего. Либо случился приступ истерической слепоты, либо я находился в абсолютно темном помещении. Попробовал шевельнуться — безрезультатно. Удалось лишь поднять голову, но это оказалось ошибкой: пульсирующая боль усилилась. Я открыл рот, чтобы выругаться, но язык почему-то прилип к высохшему нёбу.
Лишь через некоторое время вспомнилось, что меня привязали к стулу. Похоже, так и не отвязали, а стул теперь лежал на боку. Это объясняло и столь необычный ракурс, и почему я не мог шевелиться.
Сукин сын! Разве Ватикан не присоединился к Женевской конвенции? Мой стул откатили или волоком оттащили в какой-то шкаф-купе, а затем толкнули так сильно или так неловко, что стул опрокинулся. С военнопленными обращаются совершенно иначе!
Пока боль стихала, я занимался веревками. Оказалось — ничего страшного; думаю, по плану следовало обездвижить меня лишь на время допроса, а не удерживать вечно. В результате Цукер с Саллисом не удосужились проверить, сумею ли я дотянуться до узлов.
И все-таки прошло немало времени, по моим догадкам как минимум час, прежде чем удалось развязать руки. К тому моменту пальцы ободрались о жесткие сизалевые волокна и болели так, что, прежде чем заняться ногами, пришлось отдохнуть. Ноги я распутал куда быстрее, но встал не сразу, а минут десять их массировал.
Ура, свобода! Но куда меня запрятали, черт подери? От стула я отодвигался маленькими, короткими шажками, выставив вперед руки, до тех пор, пока не натолкнулся на стену, затем таким же способом дошел до угла. Нет, это явно не шкаф-купе, а приличного размера помещение, причем грубая штукатурка стен наводила скорее на мысль о складе, чем о месте общего пользования.
Я планировал кругосветное путешествие по комнате, но уже на второй стене обнаружилась дверь, а рядом с ней — весьма нужный сосед, выключатель. Прочитав беззвучную молитву, я нажал на кнопку — над головой вспыхнули три люминесцентные лампы, заставив жмуриться на ослепительно ярком свету.
Догадка подтвердилась: я находился в складском помещении с высоким потолком и глубокими стеллажами во всю длину дальней стены. На полках не оказалось ничего, кроме нескольких барабанов диаметром около полуметра — вероятно, древних коробок с кинопленкой. Похоже, отправляя экспозицию в поездку по стране, руководство собрало все экспонаты за исключением намертво прибитых к стенам. Либо так, либо Гвиллем заранее приказал очистить склад от того, что могло помочь мне сбежать.
Однако никто не идеален. Бросив взгляд в противоположный конец склада, я расплылся в улыбке. На самом виду к стене была привинчена неприметная белая коробочка с красным крестом. Аптечка! Мой билет на свободу!
20
Содержимое медицинских аптечек бывает разным, но имеется и некая константа — бинты и пластыри всевозможных форм и размеров. Плюс пузырек с антисептиком, ватные палочки и экзотичные наполнители вроде бальзама «Спасатель» или бутылочки с уксусом на случай, если укусит пчела. Однако ни пластырь, ни антисептики меня не интересовали: я искал что-нибудь колюще-режущее.
К счастью, в аптечке обнаружились ножницы, пинцет для удаления осколков и штук пять булавок.
В дверь был врезан замок неизвестного производства. Пинцет пришлось бросить обратно в коробку, пожалуй, он слишком толстый и наверняка недостаточно прочный. Я разогнул булавку и, используя вместо клещей ножницы, согнул тонкий конец в крючок. После шпилек булавки — мой любимый материал для изготовления импровизированных отмычек. Для столь простого замка большего не требовалось.
Минут через пять все три рычага встали в положение «открыто», последний — с негромким, но очень приятным клац! Прежде чем распахнуть дверь, я еще раз щелкнул выключателем, чтобы глаза снова привыкли к темноте.
Из-под двери свет не пробивался, иначе я заметил бы его, когда в комнате царил мрак. При таких обстоятельствах основной задачей было увидеть, прежде чем увидят меня, в противном случае все началось бы сначала.
Примерно через минуту я тихонько приоткрыл дверь, выглянул и, дождавшись, когда во мраке проступят более или менее ясные очертания, вышел. Я попал в другую часть выставочного центра, такую же мрачную и заброшенную, как зал, где меня допрашивал Гвиллем. Здесь наверняка имелось множество выходов либо на улицу, либо в открытые для посещения части комплекса Саут-банк. Главное — по пути не наткнуться на членов удалой команды Гвиллема. А с таким, как По, приходилось стараться, чтобы меня не только не увидели, но и не унюхали.
Судя по всему, этаж, на котором меня держали, пустовал. Неплохо, очень даже неплохо. Хотелось отдохнуть хоть пару минут, но время поджимало. Кто знает, как много я рассказал под действием сыворотки правды и что сейчас известно Гвиллему! А учитывая мой облегченный больничный наряд, пребывание на холоде грозило пневмонией.
Немного поблуждав по бесконечным коридорам, я выбрался на темную лестницу и начал спускаться медленно и осторожно, чтобы не полететь вверх тормашками. На худой конец я рассчитывал попасть к двери на парковку, которая, в свою очередь, должна была сообщаться с улицей. Даже если там стоит защитная решетка, я не без оснований полагал, что смогу ее вскрыть и выйти.
Увы, вопреки всем законам логики внизу обнаружилась пожарная дверь с висячим замком и опутанным цепью засовом. Пришлось вернуться на лестницу и искать счастья этажом выше. Дверь второго этажа тут же поддалась, и, приоткрыв ее сантиметров на пять, я глянул в брешь.
А там куда светлее! Неяркое голубоватое сияние просачивалось из-за чего-то, похожего на ширму, которая стояла слева от двери. Я прислушался — тишина, прерываемая слабым механическим гулом.
