— По, остановись! — рявкнул громила с ножом. — Ты его убьешь!
Голосище низкий и сиплый: создавалось впечатление, что с каждым словом парень изрыгает бритвенные лезвия.
— Я думал, так и надо, — прогудел Гулливер.
Со стиснутым горлом дышать я практически не мог, однако, уловив отвратительный горячий запах изо рта Гулливера, невольно оценил преимущества своего положения.
— Немедленно поставь его на землю! Когда придет время убивать, я скажу.
Зарычав, Гулливер опустил руку на сантиметр, и мои ноги коснулись мостовой.
Сморщившись от напряжения, громила с ножом регулировал высоту руки своего напарника: чуть ниже, на полмиллиметра выше, чтобы я и не задохнулся, и дрыгаться не посмел. Ни дать ни взять стоматолог, устанавливающий кресло в оптимальном положении. Такое сравнение мне совсем не понравилось.
Внешность, конечно, обманчива, но парень был редкостным уродом. В отличие от своего бровастого дружка он не источал грубую физическую силу, но с лицом, точнее, с его пропорциями, явно произошло что-то непоправимое: челюсть казалась слишком длинной, а глаза — посаженными чересчур низко. Создавалось впечатление, что устав от такого лица, предыдущий хозяин смял его и швырнул в мусорную корзину, а мой новый знакомый вытащил и дал вторую жизнь.
— А теперь поговорим. — Голос громилы напоминал утробный рокот.
— С-слушаю… в-вас, — невнятно пробормотал я: ублюдок Гулливер рассек мне губу.
— Да, правильно, слушай. Меня зовут Цукер, моего друга — По. Кастор, хочу кое-что тебе сообщить. Ты моему другу не нравишься, и он мечтает порвать тебе горло.
— Очень… жаль, — выдавил я.
— Да уж, жаль, — склонившись к моему уху, прошипел Цукер. Из его рта тоже пахло отвратительной кислятиной. Ну почему мне постоянно угрожают личности, пренебрегающие элементарными правилами личной гигиены?!
— Знаешь, по какой причине он хочет разорвать тебе горло?
— Понятия не имею, — прохрипел я.
— Конечно, не имеешь, — согласился громила. — Но я объясню. Ты якшаешься со всяким сбродом, продаешь себя направо и налево, набиваешься на неприятности.
Удивительно, но именно тогда я пришел к выводу, что у меня есть шанс. По какой-то причине этот придурок не хотел меня убивать, ну, как минимум, пока не прочитает нравоучительную лекцию и, возможно, не выпорет. Если это нежелание подорвет его решимость в тот момент, когда он со своим высоченным дружком соберется меня порвать, я получу ничтожный шанс когда-нибудь рассмеяться, вспоминая маленькое происшествие в парке.
Так или иначе, ни на один пункт обвинения я ответить не мог, потому что ладонь Гулливера — ах да, его же зовут По! — до сих пор сминала мою трахею. Сообразив, в чем дело, Цукер начальственно коснулся его запястья, и тот немного ослабил хватку.
— Ну, — я сглотнул и болезненно поморщился, — ес-сли об-бъясните, к-кого именно с-считаете с-сбродом, я пос-ста-раюсь об-бходить их с-стороной. — Я заикался и шепелявил куда сильнее, чем заставляла рассеченная губа, а под занавес даже выпустил струйку кровавой слюны: пусть думают, что я совсем плох.
— Неужели я расслышал нотки сарказма? — Цукер махнул ножом прямо перед моим носом. Двухцветный блеск острия подсказывал: нож любовно затачивали несколько часов, а напоследок вычистили и отполировали каким-то средством. Вероятно, я даже не почувствую, как в меня входит лезвие. — Ты не представляешь, насколько неуместен в данный момент сарказм. Сейчас твоим девизом должны быть покорность, раскаяние и готовность к сотрудничеству. На меньшее мы не согласны.
Я смиренно поднял руки.
— У меня ведь просто работа, так же как у вас! Серьезные угрозы совершенно ни к чему.
— Так же, как у меня? — Видимо, сравнение Цукеру не понравилось. — Как у меня? Повтори еще раз, и я вырву твой поганый язык!
Сначала мне почудилось, что злость — это маскировка под садиста, но блеск в темных глазах вовсе не был фальшивым. Я задел за живое, и громила жаждал ответить тем же. Отлично, еще одно очко в мою пользу: раз он злится, значит, склонен к неразумным опрометчивым решениям и, когда я сделаю ход, может неправильно его истолковать и запутаться. К несчастью, он также может сдержать слово и вырвать мне язык, так что я балансировал на краю пропасти.
— Простите ребята, — старательно изображая рабскую покорность, пробормотал я. — Мне очень жаль.
К этому времени мой дополнительный сенсорный канал, больше всего похожий на обостренный слух, надрывался от оглушительных неблагозвучий. Если забыть о бровях, эти громилы выглядели как люди, хотя в реальности были loup-garous, духами мертвых людей, которые, вселившись в тела животных, овладели и видоизменили их до такой степени, что не определишь, с каким зверем произошла жуткая метаморфоза. Не определишь, пока не настанет новолуние, когда положение коренным образом меняется. Выяснив, кто передо мной, я сразу опустил глаза долу: порой оборотни реагируют на пристальный взгляд так же, как доминантные самцы в группе горилл. Если вдуматься, на одном из этапов своей посмертной истории По вполне мог быть гориллой. Хотя для Центрального Лондона это немного необычно, даже, я бы сказал, экзотично: в поисках гостевого тела восставшие, как правило, далеко не уходят.
— Покажешь нам, насколько тебе жаль? — издевательски предложил Цукер. — Перейдешь в наш лагерь? Ну, как, ты не против?
— Конечно, нет! Только намекните, в каком лагере я нахожусь сейчас? Точнее, в каком лагере находился, прежде чем перейти в ваш? Потому что я не перешел, а переметнулся, едва услышав ваше предложение. Тотчас же! Объясните, кого пришить, и я сразу отправлюсь на задание. Только имя назовите, ладно?
Цукер замялся, и я четко представлял почему. Когда, образно выражаясь, держишь противника за яйца, отвечать на конкретные вопросы противоестественно. Возникает ощущение, что упускаешь инициативу. У loup-garou просто язык не поворачивался.
— Обратись к своей совести, — оскалившись, посоветовал он. — Вспомни, кто недавно просил тебя об услугах?
В самом деле, кто? Джулиет. Торрингтоны. Столичная полиция. Если это и есть гипервостребованность, то мне она не нужна: пока ощущение, мягко сказать, не из приятных. Как следствие, прежде чем продвинусь в делах хотя бы на полшага, не помешало бы выяснить, кому я обязан повышенным вниманием к своей персоне.
— От клиентов в последнее время отбоя нет, — похвастал я. Напарник Цукера непреднамеренно ослабил хватку, позволив мне хоть немного восстановить дыхание. — Поэтому прошу подсказку. Вы случайно не на наркодилера работаете? Есть один тип по фамилии Поли… Точно нет? Потому что приятель из Департамента по борьбе с тяжкими преступлениями считает, на меня собираются, как он выразился, «наехать». Вы за этим явились? Или вы только умасливаете, а наезжать будут другие? Может, вы вроде Иоанна Предтечи, если понимаете, о чем я?
Loup-garous смотрели на меня в полном замешательстве, но, быстро опомнившись, взялись за дело. Кончик ножа с отвратительной фамильярностью скользнул по моей щеке. Однако во время этого странного разговора я механически ощупывал предмет, который поднял, когда меня поставили на ноги. Так, он из металла, округлый, точнее, цилиндрический, с одной стороны полый, а с другой — с конусообразным удлинением. Кубок! Я ношу его с собой ради тех редких случаев, когда решаюсь попрактиковаться в черной магии.
