Значит, я не ошибся: подобная информация у параноика-зомби под пропитанной формальдегидом рукой.
— И кто на борту?
— Нет, как в «Двадцати вопросах»
[26]
— сначала просто «Кто?», а потом «Кто на борту?»
— Очень смешно.
— Кастор, я не читаю светскую хронику! Последнее, что слышал, — там живет Реджи Танг и какие-то парни из Южного Лондона, которых я знать не знаю. Как обычно, яхта на девять десятых пустая.
— Спасибо, Никки.
— Пожалуйста, всегда к твоим услугам. Раз уж позвонил, могу сообщить кое-что о твоем Писе.
Я тут же навострил уши.
— Слушаю.
— При поиске информации о неизвестной мне персоне я обычно руководствуюсь правилом: «Рой там, где грязно». В случае Писа набрался целый свинарник.
— Да ну?
— Во-первых, он тянул срок.
— Неужели? — Я немного огорчился, но по крайней мере получил какие-то факты. Если отсидка недавняя, то факты вдвойне ценные: на свободе все бывшие заключенные вращаются в своем собственном кругу, но если действовать умело, в него можно запросто проникнуть.
— И как долго он ублажал Ее Величество?
— Не-а, вопрос неверный! Пис сидел в Буркина-Фасо, это бывшая французская колония в Западной Африке. Он попался с наркотиками, разозлил судью и загремел на два года. Потом подмазался к нужным людям, что до суда стоило бы в два раза дешевле, и добился помилования, проведя на зоне всего неделю.
— И случилось это…
— В 1992-м, когда «Непрощенный» получил «Оскара» как лучшая картина года, а звания «Лучший актер» удостоился сукин сын Пачино и, спрашивается, за что? За «Запах женщины»!
— Спасибо, Никки! — сказал я, не желая выслушивать его мнение о десятке самых кассовых фильмов, что неизбежно переросло бы в рассказ об очередной секретной теории, которую он в данный момент разрабатывал.
Да, новости неважные: отсидка древняя. Даже если Пис завел друзей в Центральной тюрьме Уагадугу, и они по освобождении дружно перебрались в Лондон, взять остывший десять лет назад след абсолютно невозможно. Значит, тупик…
— Больше ничего не узнал?
— Много всего! — уязвленно ответил Никки, будто я поставил под сомнение силу его ума. — Тот случай в Западной Африке оказался лишь верхушкой айсберга. В юности парень слыл настоящим бузилой и баловался разной дурью, каждый раз накачиваясь под завязку. Завербовался в армию, но и там долго не продержался — сбежал буквально за день до того, как его должны были уволить с лишением прав и привилегий. Потом стал обычным уличным хулиганом и обогатил свое криминальное досье: взлом и проникновение, разбойные нападения, нарушение общественного порядка. Иногда до суда доходило, иногда — нет.
— Но за решетку больше не попадал?
— Нет. Он слишком много путешествовал. Этакий перекати-поле. По всему миру шатался и в конце концов попал в Штаты, где связался с людьми Антона Фанке.
— Антон Фанке, кто это?
— Хочешь сказать, что никогда не слышал о Сатанинской церкви Америки? — недоверчиво спросил Никки.
— Конечно, нет.
— Фанке можно назвать религиозным скинхедом вроде Ошо
[27]
или Санг Мюн Муна,
[28]
только его последователи почитают дьявола. Ну, ты знаешь таких лидеров — посылают миллионы своих «пешек» продавать цветы в крупных аэропортах, чтобы самим иметь целый парк лимузинов и жить в центре Нью-Йорка.
— Выходит, Пис — сатанист.
— Не знаю. Говорю только, что его имя часто мелькает рядом с Фанке. Они даже в каком-то судебном разбирательстве вместе фигурировали. Подробности пока не выяснил.
Вот это уже куда опаснее. Если правы Торрингтоны, призрак Эбби нужен Пису, чтобы вернуть бывшую любовницу, но если он некромант, то дело меняется кардинальным образом.
— Спасибо, Никки, так держать!
— Ну, ты очень убедительно продемонстрировал расположение и добрую волю, а это кое-что да значит.
Он повесил трубку.
В тот момент не хотелось обдумывать ни информацию Никки, ни непонятные угрозы оборотней. Давненько у меня не было таких тяжелых понедельников! Полуживой от усталости, я заснул еще раньше, чем голова коснулась подушки.
* * *
Мне приснился кошмар. В нем фигурировали люди, которые, по-кошачьи мяукая, то и дело норовили на меня броситься, и маленькая девочка, блуждавшая по лабиринту серых камней под аккомпанемент церковных колоколов. К счастью, стоило проснуться, и жуткие подробности тут же забылись.
А вот головная боль осталась, совсем как при сильном похмелье, хотя, оглядываясь на вчерашний вечер, я не мог сказать, что перебрал. Вспоминался лишь стакан виски, который я осушил, чтобы притупить боль, когда Пен промывала мне рану лавандовым мылом и антисептиком.
Рана. Плечо неприятно саднило, но сильной боли не чувствовалось. Я осторожно потрогал ее и пошевелил рукой, чтобы понять, как она двигается. Небольшая скованность имелась, но если сравнивать со вчерашним вечером, немота практически исчезла. Будь я профессиональным пианистом, наверняка бы встревожился, а никчемной серости беспокоиться не о чем — заживет.
Шесть утра. Пен еще спала, по крайней мере в подвальных комнатах стояла тишина. Лишь изредка слышались скрип и шорох, когда Эдгар или Артур ерзали на любимых насестах и хлопали крыльями. Нил Янг пел, что ржавчина никогда не спит; вороны, видимо, тоже. Я спустился на кухню и, листая атлас Лондона, выпил три чашки кофе: нужно было составить маршрут до Темзмида. За руль садиться бесполезно: в этом случае придется ехать по туннелю Блэкуолл или пользоваться переправой в Вулидже. И то и другое — сущая морока, которая мне совершенно ни к чему. Самое разумное — доехать на метро до Ватерлоо, оттуда наземным поездом до Вулиджских доков, а дальше и пешком недалеко.
Поднявшийся ночью ветер отогнал грозовые облака прочь от Лондона, так что, когда я шел к станции Тернпайк-лейн, на улице было свежо, но солнечно, и головная боль немного отступила. Перемена погоды радовала еще по одной причине: из-за лопнувшего шва, дыры на левом плече и запекшейся на вороте крови моя шинель временно вышла из строя. Пришлось надеть единственный из оставшихся в гардеробе плащей, в котором имелось достаточно карманов для всех моих принадлежностей — рыжеватый тренч на пуговицах. В нем я чувствовал себя экспонатом выставки «Частный детектив вчера и сегодня».
