Проницательный человек, знакомый с людскими страстями, мог бы играть на особенностях его характера и даже использовать его в своих целях.
И Пургин, и Ганин частично подметили эту сложную мозаику духовной жизни Головнина, и именно поэтому он был взят на подозрение. Они знали о его романе с красавицей Гипой из бразильского города-гиганта Сан-Паулу, о тайном чувстве к Ольге Зариной. Наконец, они знал и о его цитадели на восьмом этаже. Но они не подозревали, что глубокая любовь к португалке Гипе временами заполняла его скрытное сердце. Тогда Головнин, глядя на Ольгу, видел сапфировые глаза Гипы, её тонкие ноздри, трепетавшие в минуты ласки, ощущал её словно изваянные из карара округлые плечи.
Василий Николаевич Головнин занимал квартиру из двух комнат на восьмом этаже дома по Кузнецкой. Секретный характер работы в Главуране ограничивал круг его знакомых. Из двух-трёх друзей Головнину более других нравился Воропаев — умный, молодой, но уже поседевший работник спецгруппы. Однако и Воропаева он принимал у себя дома лишь в первой комнате, служившей одновременно и кабинетом и спальней. Вторая комната была всегда на замке, словно запретная зала волшебного замка. Никто не бывал в ней, никто не знал, что там скрывается. Только порой Воропаев бросал шутку, что в таинственной комнате, видимо, обитает экзотическая красавица, которую ревнивый Головнин привез из Бразилии. Но Головнин лишь загадочно улыбался и неизменно переводил разговор на другую тему.
При желании Головнин мог бы стать акробатом в цирке — настолько он был натренирован в сложных гимнастических упражнениях. А ясные голубые глаза, тонкий нос, мужественный подбородок и шапка вьющихся тёмно- каштановых волос сделали б его несомненным любимцем женской половины цирковой публики.
Если существуют люди, которые ведут две жизни, люди, которые, отработав служебное время, разительно меняются и становятся дома теми, кем они являются по натуре, то Головнин был из этой породы людей. Едва только он переступал порог квартиры, как тотчас же сбрасывал одежду и принимал ледяной душ. После сытного ужина из ржаного хлеба, яиц, сливок и фруктов Головнин ложился в постель на 60 минут. Неизменно в 7.30 он вставал, опять принимал душ, растирался жёстким полотенцем. Затем он доставал из тайника в тумбочке ключ от второй комнаты. Если б теперь кто-либо постучался к нему, Головнин не отозвался бы.
Во втором кабинете с потолка свешивались кольца, канат, трапеция, вертикальный шест. С этими гимнастическими снарядами разительно контрастировала остальная обстановка. Здесь стояли три письменных стола. На ближнем к окну, освещённом слева, находились два микроскопа под чехлами зелёного шёлка. В ящиках стола хранились тончайшие инструменты для препарирования насекомых — ланцеты, иглы, зажимы, скальпели, а также приспособления для анализа древесины различных пород, тканей, бумаги. На стеллажах вдоль стен, за светлым шёлком занавесок можно было увидеть блестящие пробирки, банки с реактивами, серебристые и белые порошки, прозрачные кислоты. На отдельной полке сверкали никелем пинцеты, тускло посвечивали платиновые иглы, паяльные лампы, миниатюрные тиски и чернели два электрических трансформатора, совершенно неожиданные здесь.
На стенах кабинета-лаборатории, выкрашенных голубым маслом, не было ни единого украшения. Только на втором письменном столе стояла цветная фотография темноволосой девушки. Снимок запечатлел её безмятежную улыбку, ровный ряд зубов, ямочки щёк. Это была вторая любовь Головнина, которую он скрывал от всех, даже от самой Зариной. Больше на столе не было ничего, кроме массивной чернильницы из зелёного уральского малахита и подставки для книг чёрного лака. В ящиках его хранилась бумага всех сортов, копирка, папки с сотнями исписанных страниц и портативная пишущая машинка.
Уже беглый осмотр стола номер три показывал, что за ним работает опытный фотограф. Чёрный увеличитель, набор ванночек и реактивов, светло-жёлтые и чёрно-зелёные пятна на фанере, которая покрывала стол, были красноречивыми свидетелями. Содержимое ящиков стола окончательно подтверждало, что Головнин знаком с микрофотосъёмкой, телефотосъёмкой и цветной фотографией. Германская «Лейка» с набором объективов Цейса, «Контакс» с микросъёмочными объективами Ченса, и скрытый в потайном ящике крошечный фотоаппарат «Колибри», размером с полспичечной коробки, говорили, что Головнин — технически хорошо вооружённый специалист своего дела.
Повернув ключ и открыв тяжёлую дверь, Головнин не сразу вошёл в комнату, встретившую его тёплым застойным воздухом, а, по своему обыкновению, опустившись на одно колено, внимательно осмотрел, цела ли тончайшая коричневая шелковинка, подобранная под цвет пола и натянутая между косяками. Головнин дважды, утром и вечером, проверял целость этой неприметной для глаза паутины, которая оберегала вход в его лабораторию. Никто не мог проникнуть сюда, не порвав контрольной нити. Сегодня, как и всегда, шелковинка оказалась цела. Она чуть выделялась на фоне блестевшего лаком пола.
Войдя в кабинет, Головнин быстрым прыжком очутился на письменном столе. Как обычно, он был в синих шароварах, белой майке и чёрных носках. Вряд ли Левартовский, сидевший на службе в одном с ним кабинете мог подозревать, что большой и медлительный Василий Николаевич, специалист по торию, знаток урановых руд, изо дня в день молча и методически работающий на электросчётчике, обладает подвижностью рыбы и ловкостью долгорукого гиббона.
Бросившись со стола на кольца, Головнин на мгновение повис на них, пружиня мышцами. Ноги его только что находились в полуметре от пола, но через мгновение идеальная «свечка» подняла их к потолку, а ещё через секунду Головнин словно летал по комнате. Он описывал полукруги, делал переборы, носками ног касался потолка, со всего маха поворачивался спиной к окну и опять смотрел в его сторону. Каждое движение Головнина было точно, смело и математически рассчитано.
Вечернее солнце косыми лучами лило неяркий свет в кабинет Головнина, а он всё летал и летал.
21. В лучах контрразведки
Сидя рядом со своим шефом, Жуков читал вслух материалы по Будину, собранные за эти дни:
— Анкетные данные по Будину таковы: «Будин Николай Николаевич, 1907 года рождения, беспартийный. Отец — учитель сельской школы, мать — фельдшерица. Родился в Имане, Приморского края. Образование высшее. Не судим». Это всё, что он сообщил о себе, прибыв в Ясногорск.
Жуков взял из коричневой папки новую бумагу и продолжал:
— «По командировке из Москвы прикреплен к Ясногорскому политехническому институту. Данные таковы:
Будин, Николай Николаевич, 1907 года рождения кандидат экономических наук, прибыл в Ясногорск в нюне сего года, проживает по улице Песчаная, 40, квартира 24. Работает над докторской диссертацией по командировке финансово-экономического института, научный руководитель — профессор Никольский А.П. Имеет годичный творческий отпуск, цель прибытия — изучение методов статистического учёта передовых учреждений города». Направление приложено, — добавил Жуков и поправил свои золотисто-пшеничные волосы.
— Что ответил институт?
