Мелия. Еще дышит — открыла глаза, хотела улыбнуться…
Снова лаборатория.
Вторая строчка длинного дня. Второй параметр.
Мир сузился до ширины булавочного прокола и раскрылся пыльной дорогой под пыльными деревьями. Ни воды, ни тени, только убийственная жара. Все тело болит от усталости. Я обернулся. Не слышал, оказывается, как она упала. Лежит лицом вниз в мягкой пыли.
Десяток шагов обратно — тяжелый труд.
— Вставай, — сказал я сиплым шепотом.
Дотронулся ногой — тряпичная кукла. Больше не откроет глаза, больше никогда не заговорит.
Упав на колени, я подхватил ее на руки. Ничего — совсем ничего не весит. Я смахнул песок с ее лица; в уголке рта показалась тоненькая струйка коричневой слюны. Сквозь приоткрытые веки слепо блеснули белки глаз. Ее глаз.
Мелия.
Снова стерильная комната.
Добавив запись в базу данных, карг посмотрел на Мелию. Все в порядке: сидит на стуле ровненько, ремни натянуты… Итак, три параметра определены. Осталось еще три. Карг потянулся к пульту.
— Погоди, — сказал я. — Ты что, убить ее хочешь? Она не выдержит…
Карг слегка удивился.
— В процессе калибровки предельный стресс необходим. Это само собой разумеется, мистер Равель. Если я хочу оценить энергию личной привязанности, нужны достоверные отсчеты в широком диапазоне.
— Ее не хватит надолго.
— Она не подвергается непосредственным воздействиям, — объяснил карг в своей академической манере. — Это вы рискуете, мистер Равель; мисс Гейл лишь воспринимает отражение ваших переживаний. Страдание по доверенности, так сказать.
Карг скупо улыбнулся и нажал кнопку.
Боль подступила сразу же, но остановилась в полушаге. Меня только что искалечило, но в то же время я наблюдал со стороны. Перелом ниже колена: осложненный перелом, когда осколки раздробленных костей торчат сквозь раздавленную плоть.
Ногу затянуло в механизмы трюмного подъемника рудовоза. Меня вытащили на палубу и оставили умирать, но смерть сейчас — непозволительная роскошь. На берегу, в пустой комнате, меня ждет женщина. В порт я пришел заработать денег на еду и тепло. Опасная работа, но в ней хлеб и уголь.
Для других, может быть, но не для меня.
Рукавом куртки я перевязал ногу. Боль притупилась и отступила еще немного. Теперь отдохну — и вернусь.
Умереть прямо здесь было бы легче, и гораздо приятнее, но она подумает, что ее бросили.
Немного покоя для начала…
Мышеловка, простая мышеловка — дошло слишком поздно. Я открыл дверь сну, желанному гостю, но переступила через порог смерть.
Глядя в дымные сумерки большого города, она ждет меня — ждет впустую.
Мелия.
Все та же комната, яркий свет.
Если бы не ремни, Мелия лежала бы на полу.
— Ты достиг высокого совершенства, карг, — похвалил я. — Ей пришлось смотреть, как меня убивают и калечат. Но для твоих датчиков этого мало. Неплохо добавить предательства и обманутых надежд.
— Мелодраматическая риторика, мистер Равель. Прогрессивная стимуляция необходима для проведения исследований в полном объеме.
— Здорово. Что у нас на очереди?.. Вместо ответа карг снова нажал на кнопку.
Клубящийся дым, едкая серная вонь дешевой взрывчатки военного времени, кирпичная пыль, запах гари: дерево, битум и человеческая плоть, сожженные вместе. Заревом пламени и грохотом падающих стен жидкий вой толпы: до них еще не добралась смерть. Незначительный и почти неслышный звук — на фоне гула двигателей, свиста бомб и грохота разрывов.
Он — то есть я — отталкивает в сторону упавшую деревянную балку, взбирается на кучу строительного мусора и видит разбитый канализационный колодец, где бурлят нечистоты. Дом еще стоит, только стена рухнула — там, где спальня. На выгоревших желтых обоях косо висит картина. Она так радовалась, купив ее на Петтикот-лейн, — мы провели весь день, подгоняя раму и выбирая место на стене.
В обгорелом проеме, оставшемся от двери, стоит комичная фигурка в черном гриме. Голова будто обрита наполовину, в руках — искалеченная кукла. Я протягиваю руки, смотрю в лицо. Белая как мел кожа под слоем копоти, синие ноздри, серые губы, ввалившиеся глаза. Глаза моего ребенка. Я смотрю в лицо Мелии; она кричит, широко раскрыв рот, и не может остановиться.
Тишина, чистые стены и яркий свет. Мелия негромко мычит, обвиснув на ремнях.
— Придержи лошадей, карг. В твоем распоряжении вечность. Ну, может, половина вечности. Не жадничай.
— Все идет как по маслу, мистер Равель. Замечательная работа. Последняя запись особенно хороша: трагедия близкого человека. Очень интересно.
— Она не выдержит.
Карг посмотрел на меня, как лаборант на говорящего кролика.
— Когда я соглашусь с вами, худшие ваши опасения станут реальностью, мистер Равель.
— Она человек, а не машина, карг. Ты ведь хотел именно людей для опытов? Она то, что есть, и ничем другим быть не может. И за это ты ее наказываешь?
— Наказание — человеческая концепция, мистер Равель. Если инструмент слишком мягок, огонь, молот и наковальня сделают его тверже. Если он ломается, я выбрасываю его и беру новый.
— Дай небольшую передышку! Она придет в себя…
— Пустые слова, мистер Равель. Тянете время, и только.
— Хочешь еще — мало на сегодня, урод? Не можешь остановиться?
— Остался самый важный опыт: муки и смерть того, кто ей всех дороже. Свойственный человеку глубокий эмоциональный контакт — один из любопытнейших феноменов, мистер Равель. Во вселенной нет другой такой силы. Но у нас будет возможность обсудить это в другое время; сейчас я не могу жертвовать планом исследований.
Я выругался; карг приподнял брови и…
Рот залило соленой водой, спустя мгновение захлестнувшей и голову. Мощный поток прижимал к переборке, которая не давала всплыть. Мутно-зеленое течение ослабело, отпустило — и покатилось назад…
Как только освободились ноздри, я судорожно вздохнул, наглотался воды и закашлялся.
Когда волна откатилась совершенно, вода как раз доставала до подбородка.
Из-за течи в баке яхта осталась без горючего и села на камни у лагуны. Выветренный базальтовый клык распорол корпусу ватерлинии, и доска обшивки прижала меня к деформированной переборке.
Отделался синяками, даже ребра остались целы, но меня зажало, как в тиски.
Когда вода ворвалась в каюту, я запаниковал; пытаясь вырваться, только ободрал кожу. Вода поднялась до пояса, потом отступила.
