Она бесшумно вышла. Сварог покрутил головой.
– Вот так, – сказал Гаудин. – Есть на
Сильване одно отсталое племя. До сих пор по праздникам приносят своему идолу в
жертву новорожденных. Хорошо хоть не убивают, просто оставляют возле истукана.
Ну а мы их незаметно забираем. И некоторые попадают в нашу школу, где учат
долго и старательно. Многие годы. И вырастают идеальные убийцы, лазутчики,
телохранители, бойцы. Не смотрите на меня так. Они бы все равно умерли, оставь
мы их там. А в школу мы отправляем одного из сотни, только тех, кто
предрасположен к такому именно ремеслу, – есть способы определить
безошибочно… Знаете, как их прозвали наши острословы? Детьми Гаудина или
птенцами Гаудина.
– М-да.
– Поверьте, безопаснее сцепиться с десятком Вольных
Топоров, чем с этой девочкой.
– Да нет, я верю…
Гаудин поморщился:
– Лорд Сварог, умоляю вас, постарайтесь без слюнявой
лирики… Ход ваших мыслей ясен: вам мерещится, что достаточно показать ей
зверюшек в зоопарке, подарить куклу или почитать сказочки… Не уподобляйтесь
сентиментальной старой даме. Лучше и не пробовать, все равно ничего не выйдет,
это недвусмысленный приказ. Она не моральный урод и не чудовище – всего-навсего
живет той жизнью, для которой создана. Разумеется, в ее личности осталось
что-то от обыкновенного ребенка, но это еще и боевая машина с дюжиной
покойников на счету. Вы для нее – командир, король, повелитель. Постарайтесь
побыстрее с ней поладить. Наши люди успели привыкнуть к таким напарницам и
напарникам, вам же придется учиться на ходу. Зато я буду за вас спокоен – если
можно в этом деле оставаться спокойным, конечно. Итак, приказы не обсуждаются?
– Не обсуждаются, – хмуро сказал Сварог.
– Прекрасно. Я понимаю, что именно вы станете
подсознательно беспокоиться за нее, – но это пройдет после первой же
стычки, когда вы увидите ее в работе. Вы…
Быстро вошел Брагерт, глянул вопросительно.
– Докладывайте, – сказал Гаудин.
– Последнее сообщение из Равены. Сегодня ночью в
королевском дворце произошло что-то вроде короткой стычки. Подробности пока
неизвестны. Убиты несколько гвардейцев из охраны Делии. Сама она цела и
невредима, ее видели утром. Вы велели докладывать обо всем…
– Хорошо, идите. – Гаудин задумчиво потер
лоб. – Вот так и живем, лорд Сварог, – извольте теперь гадать, то ли
это покушение на принцессу, то ли ночная жизнь дворца, никогда не блиставшая
благонравием… Забирайте Мару и отправляйтесь к себе в замок. Вечером я за вами
прилечу. Спустим вас в Снольдере поблизости от одного из портов, сядете на
пароход, поплывете в Ронеро… Ступайте. Не обижайте Мару.
– Вот уж что мне в голову не придет… – искренне
сказал Сварог, вспомнив беззвучный вихрь, швырявший его с потолка на стены.
Он вышел. Мара тут же поднялась со светло-коричневого дивана
у стены и молча пошла рядом, стараясь попадать в ногу, украдкой косясь на него
снизу вверх.
– Ну что ж, прелестное дитя… – сказал Сварог,
ломая голову, как же с ней держаться. – Скажи-ка, куском теста человека
можно убить?
– Запросто, – она едва заметно улыбнулась. –
Сначала…
– Избавь от подробностей. Тебе уже объяснили, что мы будем
делать?
– Да.
– И как ты к этому относишься?
Она дернула плечом:
– Приказ есть приказ. Вы командир.
– Ты.
– Нет, командир вы.
– Ты не поняла. Предлагаю перейти на «ты».
– Есть.
– А тебе самой как больше нравится?
– Все равно.
– Стой, – сказал Сварог, и она послушно
остановилась. – Это правда, что ты сейчас подумала: «И чего ты такой
дурак?» Приказываю отвечать.
– Если приказываете, то что-то вроде я и подумала…
Сварог откровенно, не таясь, почесал в затылке:
– Послушай, прелестное дитя, как бы нам побыстрее найти
общий язык? Чего ты не любишь?
– Когда мне рассказывают сказки с таким видом, словно
отчего-то решили, что я не читала ни одной. Когда ко мне относятся
несерьезно, – она запнулась, но все же закончила с непроницаемым видом: –
Когда меня называют «прелестное дитя».
– А что ты любишь? Три-четыре позиции хотя бы.
– Летать по воздуху. Охотиться на кабана. Шоколад,
горький. Мужчин, которые мне понравятся, – она дерзко глянула Сварогу в
глаза. – Да.
– Что – «да»?
– Отвечаю на твой последний вопрос.
– Это какой?
– Который ты не стал задавать – нравишься ли ты мне.
Сварог едва не подавился смехом, но справился:
– Послушай, а если я сейчас заржу, это будет означать,
что я отношусь к тебе несерьезно?
Мара впервые задумалась:
– Наверное, да…
– Тогда не буду, прелест… тьфу, Мара. Или ты
предпочитаешь, чтобы к тебе обращались как-то иначе?
– Мне нравится, когда меня зовут «кошка».
– Тебе удивительно подходит, – сказал Сварог.
– Я знаю.
– И подразумевается, конечно, не домашняя мурлыка, а?
– Конечно, – мимолетно улыбнулась Мара.
– А мечта у тебя есть, кошка?
– Конечно. Я мечтаю заслужить дворянство. Это
невероятно трудно, но иногда удается, за особые заслуги трону… Тогда я сама
смогла бы составить себе герб. Я бы взяла дикую кошку. Золотую. На синем.
Вот сейчас это и впрямь была мечтавшая о кукле девочка.
Почти что.
– Считай, тебе невероятно повезло, – сказал
Сварог. – Останусь тобой доволен – получишь дворянство.
Мара грустно сморщила нос:
– Одна императрица может возводить в дворянство.
– Это здесь, – сказал Сварог. – Я ведь еще и
барон там, внизу, в Пограничье. Взаправдашний вольный ярл, каковой имеет право
возводить в дворянство.
Она остановилась, обернулась, разинув рот, словно ребенок
перед витриной кондитерской, уставилась широко раскрытыми глазищами:
– Что я должна сделать?
Сварог с удивлением понял, что и в самом деле стал во
мгновение ока господином, командиром и повелителем. Чуть смущенно пожал
плечами, подтолкнул ее к распахнувшейся двери виманы:
– Да господи, ничего. Пошли. Когда вернемся, получишь
дворянство. Ни за что, просто так. Обещаю.
«Не каркай, дубина, не каркай, – зло и тоскливо подумал
он. – Ты вернись сначала. Барон, так твою… Ладно, пусть у нее уже сейчас
будет герб, потому что детям не следует играть в такие игры, и коли уж их
затянуло в эту чертову мельницу, не тобой устроенную, пусть у одного хотя бы
будет кукла…»
