От череды непризнанных открытий –
Ознобом по спине.
Что ж над бокалом вы молчите?
Позвольте мне –
За все, что нам когда-то снилось,
Да не, сбылось.
За все, что, как бы мы ни бились,
Не удалось.
За то, что снегопадом шалым –
Печаль в лицо…
– Между прочим, эти строки посвящены мне. Барон, вы
когда-нибудь видели снегопад?
– Приходилось.
– Это красиво?
– Иногда – очень, – сказал Сварог и подумал: «А
еще я могу рассказать тебе, красавица, как это иногда бывает страшно. Как в
пути застает ночь и метель, и нет продыху от белой липкой массы, забившей все
мироздание, как вместе с холодом в тело заползает страх, что ничего другого
тебе уже увидеть не придется…»
– Леверлин не раз бывал на Сильване, видел снег, а я
вот никак не выберу времени… – вздохнула графиня.
– Вы не знаете, он в Равене сейчас? –
поинтересовался Сварог.
– На прошлой неделе его видели в Ремиденуме, –
сказала графиня. – Он недавно вернулся откуда-то с орденом Полярной
Звезды, можете себе представить? Наместник прислал ему патент. Но Леверлин
ничего не рассказывает, такой таинственный… Вы, случайно, не знаете, за что его
могла наградить императрица? Ходят туманные слухи о каком-то загадочном побоище
в Харлане, но милорд Гаудин притворяется, будто ничего не знает… Где вы с
Леверлином познакомились?
– В Готаре, когда я там, выражаясь высоким стилем,
водворял справедливость, – осторожно сказал Сварог. (Нужно же блюсти
мужскую дружбу и солидарность, ей не следует знать, что бывают случаи, когда и
Леверлина удается пленить – правда, не в переносном, а в самом прямом смысле…)
– Графиня, у вас, часом, не сожалеют о прежнем бароне? Насколько я знаю, он
тоже бывал при дворе…
– Да что вы! Жуткая была свинья. Он, приехав в Равену,
только тем и занимался, что плодил новоиспеченных дворян за приличные денежки,
и добро бы якшался с приличными людьми… Многие даже хотели вызвать его на
дуэль, но ему удавалось как-то изворачиваться… Вам только спасибо скажут.
Представляете, этот негодяй пытался приволокнуть за мной, делал гнусные
предложения.
– А вы?
– Что я… Окоротила его, поставила на место, на его
свинячье место. Было это так… Что это с вами?
– Ничего, – сказал Сварог. – Красивая
вывеска, верно?
Они как раз проезжали мимо стоящего особняком двухэтажного
дома из желтого песчаника. Над дверью укреплены бронзовые изображения кружки и
кровати – старинный символ гостиницы с трактиром, а серебряная каемка
свидетельствует, что заведение предназначено для благородной публики и владелец
его принадлежит к Серебряной гильдии. А рядом красовалась вывеска, больше
походившая на подлинное произведение искусства. Золотые буквы «ЖЕНА БОЦМАНА»,
стилизованные под старинный алфавит Аугел, повисли над сине-зелеными волнами с
белыми гривками пены. Вдали, на заднем плане, плывут корабли под разноцветными
гроздьями тугих парусов, а справа изображена юная красавица с распущенными
волосами, в морском кафтане с широкими обшлагами и лихо сбитой на затылок
лангиле. Картина подернута нежной дымкой, той самой, которую загадочным образом
умели вызывать на свои полотна старые итальянские мастера – которым еще
предстоит родиться через тысячелетия.
У входа гордо стоял увалень в новехонькой ливрее,
прислуживавший некогда в корчме тетки Чари в Руте. Даже не будь его, Сварог все
равно сообразил бы, что заведение принадлежит старой знакомой: юная морячка на
вывеске выглядела именно так, как, должно быть, выглядела лет двадцать назад
вдова пиратского боцмана. Значит, бой-баба все же перебралась в Ронеро, как и
собиралась.
– Вот об этом я с вами и хотела поговорить, –
сказала графиня. – Каюсь, нарочно велела кучеру ехать этой улицей…
Художник, нарисовавший эту картину, – талантливый юноша. Вот только, к его
несчастью, родился в семье члена Бронзовой гильдии. Что, как вы понимаете, если
и не закрывает ему дорогу в Сословие Свободных Искусств, то, по крайней мере,
делает ее невероятно долгой… Художники, как и многие другие, неохотно допускают
чужаков туда, где пахнет славой и деньгами…
– Прекрасно вас понимаю, – сказал Сварог.
– Прекрасно. Вас не затруднило бы возвести его в
дворянство? После того, как ваш предшественник одарил гербами целое скопище
случайной швали, столь благородный жест бесспорно создаст вам репутацию
покровителя искусств, подлинно светского человека…
– Ради вас, графиня, я готов и на большее.
– Невероятно талантливый мальчик. У меня дома стоит моя
статуя его работы, я вам потом покажу.
– Я подозреваю, этот юноша еще и красив? –
ухмыльнулся Сварог.
– Ох… – вздохнула графиня. – Такой милый,
очаровательный, робкий мальчик… И гордый, никогда не брал моих подарков. Итак,
на вас можно рассчитывать?
– Конечно, – сказал Сварог.
– Купи газету, – велела графиня сидевшему на
козлах лакею.
Тот свистнул мальчишке-разносчику, швырнул ему монетку и
подхватил протянутый лист.
– Мне – то же самое, – сказал Сварог.
Газеты здесь существовали лет сто. Правда, они несколько
отличались от тех, к которым Сварог привык, но, как он был уверен, в лучшую
сторону.
Масса конкретной, точной информации, детальное и дельное
изложение событий – и полное отсутствие интеллигентских соплей, какие в прежнем
мире Сварога бывали размазаны на целую полосу. Никто не расплывался мыслью по
древу, не разоблачал покойных королей, не учил читателя жить и не навязывал
своих точек зрения как единственно правильных. Придворная хроника, правда, была
скучновата, как и непременные колонки «Сегодня в наш город прибыли» и «Сегодня
наш город покинули», что с лихвой искупалось невероятным количеством
головоломок и шарад, порой весьма недурственных и заковыристых. Были там и
результаты скачек, всех мыслимых боев – гусиных, петушиных, собачьих, итоги
неисчислимых лотерей и спортивных состязаний.
Положительно, Равена ничем не уступала ни Монако, ни
Лас-Вегасу (где равенские жители наверняка освоились бы моментально).
По дороге то и дело попадались целые гирлянды вывесок
букмекерских контор с непременным добавлением, проставленным внизу крупными
буквами: «ЗДЕСЬ ВЕДУТ ДЕЛА ЧЕСТНО». Для неграмотных вывески были продублированы
красными квадратами с черными контурами лошадей, гусей, игральных костей и
кошельков. Понятное дело, патенты на право открыть игорный дом или букмекерскую
контору стоили огромных денег и направляли в королевскую казну нескончаемый
ручей золота. К вящему огорчению почтенных олдерменов из ратуши – они в свое
время проглядели этот источник дохода, и ронерские короли, люди неглупые,
объявили игорный промысел «коронной привилегией» прежде, чем магистраты
гербовых городов успели опомниться и отхватить свой кусок.
