Сварог остановился возле одного из составленных в ряды
прилавков, по-настоящему заинтересовавшись тем, чем с него торговали. На столе,
застеленном выцветшей на солнце зеленой материей, стояли и подвешенные на
ниточках к дощатому навесу над прилавком свисали резные деревянные фигурки.
Высотой поболее знаменитых нецки раза в два, но исполненные с неменьшей
тщательностью в деталях. Резчик запечатлел в дереве, главным образом, сельских
персонажей: крестьян и крестьянок, подозрительных мельников, хитроватых
лавочников, надменных толстобрюхих баронов, а также домовых, ведьм, бесенят.
Кроме одиночных изваяньиц, кои преобладали, встречались и целые скульптурные
группы, где деревянные человечки разыгрывали всяки разны жанровые сценки из
сельской жизни. Вроде ругани двух кумушек, сватовства старого «пенька» к
молоденькой девице, попойки монахов и тому подобного.
Бесхитростные поделки были пропитаны добродушием и здоровым
взглядом на мир. Воображению представился резчик, этакий коренастый румяный
дедок с хитроватым прищуром, колдующий над заготовками на крыльце в
предзакатный час, когда все работы переделаны и можно потрудиться для души.
– Неплохо, не правда ли? – Сварог повернулся к
стоящей у него за спиной Маре. Та пожала плечами. Скульптурки явно не сумели ее
заинтересовать. Зато торговец, который никак не мог оказаться тем самым
резчиком, уж больно насквозь рыночный был у него видок, без намека на какое
угодно творчество, так вот он, унюхав запах прибыли, выкатился из-за прилавка
колобком, маленький и кругленький. И затараторил, маслянно улыбаясь:
– Благороднейший лаур, как я рад, как я почтен, ваша
милость, какая честь, ах, ах! Вы нигде на рынке не отыщете ничего подобного,
таких милых вещиц в целом свете не сыщите, посмотрите какие они чудесные, какие
милые. Их покупают у меня и нахваливают самые наиблагороднейшие лауры, недавно
сам герцог Хорг – знаете такого? – прогуливался по рынку в сопровождении
высоких особ и приобрел дюжину вещиц, пообещав зайти еще на днях. Великолепны
как подарки, изумительны как детские игрушки, украсят любой дом. Благороднейший
лаур, позвольте порекомендовать…
– Помолчи, не тараторь! – небрежно бросил
благороднейший лаур, и торговец моментально замолк, будто в нем нажали кнопку
отключения речи.
Сварогу действительно приглянулась одна фигурка. Он снял ее
с нити и взял в руки. С ладонь величиной молоденькая крестьянка, упершая руки в
боки, хохочущая над чем-то, просто заливающаяся хохотом до слез (были тщательно
вырезаны и слезинки на миловидном курносом личике, как, впрочем, и веснушки, и
длинные ресницы).
Заразительная вещица, губы сами раздвигаются в улыбке.
Сварог решил подарить «девчонку-веселушку» Маре. Не уходить же с рынка без
покупки, в самом деле? Да и подарки делать всегда приятно (равно как и
получать). Да и фигурка хороша, поднимает настроение, а вместе с ним боевой
дух, о чем должен печься каждый командир даже самого маленького подразделения.
Увидев, как рука клиента потянулась к кошельку, торговец
возбужденно задвигался всем кругленьким телом и чертами лица.
– Сколько? – спросил благородный покупатель.
– Для вас, ваша милость, всего лишь два золотых.
Ну, конечно, раза в три против должной цены. И пес с ним,
торговаться – не баронское дело. Барон или покупает, или уходит, окатив
презрительным взглядом ничтожного торгаша.
Барон Готар заплатил запрошенное, обернулся с фигуркой в
руке, но Мары за спиной не было. Поводив взглядом, он обнаружил ее у прилавка с
тканями. Что она там делает? Неужто проснулся чисто женский интерес? Нет,
что-то не похоже.
Мара, в отличие от других женщин, обступивших прилавок со
всех сторон, не вытягивала голову, не водила алчно глазами по многоцветью
раскрасок, не пыталась приблизиться к товару, пощупать его. Она держалась
несколько отстраненно, но, тем не менее, что-то же ей там было нужно? Ага,
кажется, она «держит» взглядом невзрачного типа мужского пола с изображенной на
лице скукой, которого можно было принять за несчастного мужа, таскаемого женой
на поводке. Но зачем она так близко подошла к нему?
В этот момент Мара чуть наклонилась вперед, дернулся ее
локоток. Вроде ничего и не произошло, но почему-то «несчастный муж» выпрямился
по стойке смирно, будто его в позвоночник превратился в прямой железный
стержень, рот его раскрылся в беззвучном крике, а глаза выкатились из орбит.
– Посмотрите, не ваш кошелечек у него в руке? –
Мара тронула за плечо одну из увлеченных тканями покупательниц… и тут же отошла
подальше от прилавка и невзрачного типа.
Тронутая за плечо женщина развернулась, повертела головой,
узрела кошелек в отведенной в сторону и словно схваченной столбняком руке
«несчастного мужа»… и над рынком пронесся вопль разъяренной львицы. Мгновение –
и в космы неудачливого карманника вцепились мстительные женские ручки. И вот
уже на том месте, откуда отошла Мара, образовалась куча мала. Из поднявшегося
галдежа взвились над базаром призывные вопли:
– Стража! Стража!
Мара подходила к нему, своему командиру, с деланно-виноватым
лицом.
– Развлекаешься? Без приказа? – сурово (хотя,
может, и не удалось придать голосу должной строгости) спросил Сварог.
– У тебя свои развлечения, – она показала на
зажатую в его руке фигурку, – могут у меня быть свои?
– Ну и зачем это нам нужно?
– У нас же, в нашей боевой дружине, не проводятся
плановые занятия по рукопашному бою. Эх (она тяжко вздохнула), приходится самой
поддерживать форму, не то, того и гляди, потеряешь. Забудешь, как правильно
проводить парализующий удар, забудешь, где нужная точка, находится. К тому же
как быть с борьбой против преступности, неужто не помогать честным людям?
Ну и что с ней прикажете делать? Наверное, отодрать как
Сидорову козу или… подарить забавную фигурку.
– Держи. Тебе.
Она обрадовалась незатейливому подарку искренне. Подняла на
него глаза и странным голосом спросила:
– Ты считаешь, она похожа на меня?
– Что-то есть, – пробурчал Сварог. Они уже отошли
от места ими же содеянного происшествия.
Внезапно резкие аккорды виолона перекрыли этот ленивый,
устоявшийся гомон. Сварог оглянулся в ту сторону. На пузатой бочке с
неразборчивыми синими клеймами стоял юноша в поношенном коричневом костюме с
золотым дворянским поясом и бадагаре без пера. Он бил по струнам, и кое-кто из
окружавших бочку пятился, словно от знакомой неприятности, кое-кто проворно
скрылся за лотками, а один, юркий, неприметный, бегом припустил за угол.
День назывался четвергом,
Рассвет был алым.
Змея вползала в тихий дом,
Змея вползала…
Рассвет будил грядущих вдов
Тревожной нотой.
Змея ползла среди холмов,
