- Омнилокс слушает.
- Меня зовут Брегг, - сказал я. - Эл Брегг, и кажется, у вас есть мой счет... я хотел бы узнать, сколько там?
Что-то щелкнуло, и другой, более высокий голос произнес:
- Эл Брегг?
- Да.
- Кто открыл счет?
- Управление космической навигации по распоряжению Планетологического института и Космической комиссии ООН, но это было сто двадцать семь лет тому назад...
- У вас есть какие-нибудь удостоверения?
- Нет, только карточка из лунного Адапта, от доктора Освамма...
- Отлично. Ваш счет: двадцать шесть тысяч четыреста семь итов.
- Итов?
- Да. Что вас еще интересует?
- Я хотел бы получить немного де... этих самых итов.
- В каком виде? Не хотите ли кальстер?
- Что это такое? Чековая книжка?
- Нет. Вы сможете сразу платить наличными.
- Ах, вот как! Отлично.
- На какую сумму открыть вам кальстер?
- Понятия не имею - тысяч на пять...
- Пять тысяч. Хорошо. Выслать в отель?
- Да. Одну минутку, я забыл, как он называется, этот отель.
- Это тот, из которого вы звоните?
- Тот самый.
- Это "Алькарон". Мы вышлем сейчас же. Только вот что: не изменилась ли ваша правая рука?
- Нет... а что?
- Ничего. В противном случае нам пришлось бы изменить кальстер. Вы сейчас его получите.
- Благодарю, - сказал я, кладя трубку. Двадцать шесть тысяч, сколько это? Я понятия не имел. Что-то забренчало. Радио? Телефон? Я поднял трубку.
- Брегг?
- Да, - ответил я. Сердце ударило сильней, всего один раз. Я узнал ее голос. - Откуда ты узнала, где я? - спросил я, потому что она не сразу отозвалась.
- По Инфору. Брегг... Эл... послушай, я хотела тебе объяснить...
- Нечего объяснять, Наис.
- Ты злишься. Но пойми...
- Я не злюсь.
- Эл, правда? Приходи сегодня ко мне. Придешь?
- Нет, Наис, скажи, пожалуйста, сколько это, двадцать с лишним тысяч итов?
- Как это сколько? Эл... ты должен прийти.
- Ну... сколько времени можно на это прожить?
- Сколько угодно, мы ведь ничего не тратим на жизнь. Но не надо об этом. Эл, если бы ты захотел...
- Подожди. Сколько итов ты тратишь в месяц?
- По-разному. Иногда двадцать, иногда пять, а то и вообще ничего.
- Ага. Спасибо.
- Эл! Послушай!
- Я слушаю.
- Это не может так кончиться...
- Что кончится? - сказал я. - Ничего не начиналось. Благодарю тебя за все, Наис.
Я положил трубку.
На жизнь почти ничего не тратят?.. Это в данную минуту интересовало меня больше всего. Что же, значит какие-то вещи, какие-то услуги бесплатны?
Снова телефон.
- Брегг слушает.
- Приемная. Вам прислан кальстер из Омнилокса. Высылаю его в ваш номер.
- Благодарю... Алло!
- Слушаю?
- Нужно платить за номер?
- Нет.
- Скажите, а ресторан... есть в гостинице?
- Да, четыре. Прислать вам завтрак в номер?
- Хорошо, а за еду... платят?
- Нет. Кальстер уже наверху. Завтрак будет через минуту.
Робот отсоединился, и я не успел спросить его, где мне искать этот кальстер. Я не имел ни малейшего представления, как он выглядит. Встав из-за столика, который тотчас съежился и увял в одиночестве, я увидел что-то вроде подставки, вырастающей из стены, возле двери; на ней лежал плоский предмет, завернутый в полупрозрачный пластик и похожий на небольшой портсигар. С одной стороны шел ряд окошечек, цифры в них образовывали 1001110001000. Ниже две малюсенькие кнопочки с цифрами "один" и "ноль". Я смотрел, ошарашенный, и вдруг понял, что это записано 5 тысяч в двоичной системе. Я нажал кнопку с единичкой, и на ладонь вывалился крохотный пластмассовый треугольничек с выдавленным на нем "1". Значит, это было нечто вроде устройства, печатающего или отливающего деньги, в пределах суммы, обозначенной в окошках, - число уменьшилось на единицу.
Я оделся и уже собирался выйти, но тут вспомнил об Адапте. Я позвонил туда и объяснил, что не смог найти их человека в Терминале.
- Мы уже беспокоились о вас, - отозвался женский голос, - но сегодня с утра узнали, что вы поселились в "Алькароне"...
Они знали, где я нахожусь. Почему же они не разыскали меня в порту? Несомненно, нарочно: рассчитывали, что, заблудившись, я пойму, как неуместен был мой "бунт" на Луне.
- У вас великолепно поставлена информация, - ответил я с изысканной вежливостью. - Пока что я отправляюсь осматривать город. Позвоню вам позже.
Я вышел из комнаты; серебряные движущиеся коридоры плыли здесь целиком, вместе со стенами - для меня это было новостью. Я отправился вниз эскалатором; на каждом этаже мелькали бары, один был совершенно зеленый, словно погруженный в воду, каждый этаж имел свой цвет - серебро, золото, - все это начинало мне понемногу надоедать. Всего лишь за день! Странно, что им это нравилось. Впрочем... я вспомнил ночной вид на Терминал.
Нужно немного привести себя в порядок, с таким решением я вышел на улицу.
День был пасмурный, но облака светлые, высокие, и солнце временами пробивалось сквозь них. Только теперь с бульвара, где в два ряда стояли огромные пальмы с розовыми, как языки, листьями, я увидел панораму города. Дома располагались отдельными островками, кое-где в небо вонзались иглы небоскребов, словно взметнувшиеся на невероятную высоту и окаменевшие в полете струи. Они вздымались не меньше, чем на километр. Я знал - кто-то мне говорил еще на Луне, - что их теперь уже не строят, что мода на них скончалась естественной смертью именно после постройки этих гигантов. Они высились памятниками быстро угасшей архитектурной эпохи - ведь, кроме высоты, изуродованной худосочностью, они ничем не радовали глаз. Темно-коричнево-золотые, бело-черные в поперечную полоску или серебряные словно трубы, которые не то поддерживают, не то ловят облака; выступавшие на фоне неба посадочные площадки на трубчатых опорах напоминали этажерки.
Несравненно красивее были новые дома. В них не было окон, и это позволяло целиком расписывать стены. Весь город казался одним гигантским вернисажем, на котором соперничали мастера цвета и формы. Не скажу, что мне нравилось все, что украшало эти двадцати- и тридцатиэтажные сооружения, но, учитывая мой почти стопятидесятилетний возраст, меня, пожалуй, нельзя было обвинить в излишнем консерватизме. Больше всего мне понравились здания с висячими садами, часто пальмовыми. Полосы буйной зелени этих садов-оранжерей как бы рассекали на части фасады домов, их прозрачные стены создавали впечатление легкости. Верхние этажи словно покоились на воздушных подушках.
