- И ты вернулся один. Я тебя не узнал. Как же я тогда испугался! Я был внизу, у насосов.
- Ты?
- Я. Смотрю, кто-то чужой. Совершенно чужой. Я думал, это галлюцинация... У тебя даже скафандр был совершенно красным.
- Ржавчина. Лопнул шланг.
- Знаю. Ты мне говоришь? Ведь это же я потом латал его. Как ты выглядел... Да, но только позднее...
- С Гиммой?
- Ага. Этого в протоколах нет. И ленту вырезали через неделю, кажется, сам Гимма. Я думал, ты тогда его убьешь.
- Не говори об этом, - сказал я, чувствуя, что еще минута, и я начну дрожать. - Не надо, Олаф. Прошу тебя.
- Только без истерики! Ардер был мне ближе, чем тебе.
- Что значит "ближе", "дальше", какое это имеет значение?! Болван ты, Олаф. Если бы Гимма дал ему резервный вкладыш, он бы сейчас сидел с нами! Гимма экономил на всем, боялся потерять лишний транзистор, а людей потерять не боялся! - я осекся. - Олаф! Это чистейшее безумие. Пора забыть.
- Видно, Эл, не можем. Во всяком случае, пока мы вместе. Потом уже Гимма никогда...
- Оставь в покое Гимму! Олаф, Олаф! Конец... Точка. Не хочу больше слышать ни слова!
- А о себе я тоже не могу говорить? Я пожал плечами. Белый робот хотел убрать со стола, но только заглянул в комнату и вышел. Его, наверное, испугали наши возбужденные голоса.
- Скажи, Эл, чего ты, собственно, злишься?
- Не притворяйся.
- Нет, серьезно.
- Как это "чего"? Это же случилось из-за меня...
- Что из-за тебя?
- С Ардером.
- Что-о?
- Конечно. Если бы я сразу настоял, перед стартом, Гимма дал бы.
- Ну, знаешь! Откуда тебе было знать, что подведет именно радио? А если бы что-нибудь другое?
- Если бы! Если бы! Но было никакого "если бы". Было радио.
- Постой. Так ты с этим носился шесть лет и даже не пикнул?
- А что мне было "пикать"? Я думал, это и так ясно.
- Ясно? Черное небо! Что ты плетешь, человече?! Опомнись! Если бы ты это сказал раньше, каждый бы решил, что ты рехнулся. А когда у Эннессона расфокусировался пучок, то это тоже ты? Да?
- Нет. Он... Ведь расфокусировка случается...
- Я знаю. Все знаю. Не меньше тебя. Эл, я не успокоюсь, пока ты не скажешь.
- Что?
- Что это только твое воображение. Это же дикая чушь. Ардер сам бы тебе сказал это, если б мог.
- Благодарю.
- Слушай, Эл, я тебе сейчас так врежу...
- Поосторожней. Я посильнее.
- А я злее, понимаешь? Болван!
- Не кричи так. Мы тут не одни.
- Ладно. Все. Но это была чушь или нет?
- Нет.
Олаф так втянул носом воздух, что у него побелели ноздри.
- Почему нет? - спросил он почти нежно.
- Потому что я уже раньше приметил эту... эту жадную лапу Гиммы. Я обязан был предвидеть это и взять Гимму за глотку сразу, а не после того, как я вернулся с известием о гибели Ардера. Я был чересчур мягок. Вот в чем дело.
- Ну ладно. Ладно. Ты был слишком мягок... Да? Нет! Я... Эл! Я не могу. Я уезжаю. Он вскочил из-за стола. Я тоже.
- Ты что, с ума спятил! - крикнул я. - Он уезжает! Ха! Из-за того, что...
- Да, да. А что, прикажешь слушать твои бредни? И не подумаю. Ардер не отвечал. Так?
- Отстань.
- Не отвечал? Говори.
- Не отвечал.
- У него могла быть утечка?
Я молчал.
- У него могла быть тысяча различных аварий? А может быть, он вошел в зону отражения? Может, в этой зоне погас его сигнал, когда он потерял космическую скорость в завихрениях? Может, над пятном у него размагнитились излучатели, и...
- Довольно!
- Не хочешь признать, что я прав? Стыдись!
- Я же ничего не говорю.
- Ага. Значит, могло все-таки случиться что-нибудь такое, о чем я сказал?
- Могло.
- Тогда почему ты уперся, что это было радио? Радио, и больше ничего, только радио?
- Может, ты и прав... - сказал я. Я вдруг почувствовал страшную усталость, и мне все стало безразлично. - Может, ты и прав, - повторил я. - Радио... просто наиболее правдоподобное объяснение, понимаешь?.. Нет. Пожалуйста, помолчи. Мы и так говорили об этом в десять раз больше, чем надо. Лучше помолчи.
Олаф подошел ко мне.
- Конь... конь несчастный... у тебя слишком много этого добра, ясно?
- Какого еще добра?
- Чувства ответственности. Во всем надо знать меру. Что ты собираешься делать?
- Ты о чем?
- Сам знаешь...
- Не знаю.
- Плохо дело, а?
- Хуже некуда.
- Не поехать ли тебе со мной? Или куда-нибудь одному? Если хочешь, я помогу тебе это устроить. Вещи могу взять я, или ты оставишь их, или...
- Думаешь, мне нужно удирать?
- Ничего я не думаю. Но когда я смотрю на тебя и вижу, как ты помаленьку выходишь из себя, чуточку, так, знаешь, как минуту назад, то...
- То что?
- То начинаю думать.
- Не хочу я уезжать. Знаешь, что я тебе скажу? Я не двинусь отсюда никуда. Разве что...
- Что?
- Ничего. Тот, в мастерской, что он сказал? Когда будет готова машина? Завтра или уже сегодня? Я забыл.
- Завтра утром.
- Хорошо. Смотри, смеркается. Проболтали весь день...
- Дай тебе небо поменьше такой болтовни!
- Я пошутил. Пошли купаться?
- Нет. Я бы что-нибудь почитал. Дашь?
- Бери все, что хочешь. Ты умеешь обращаться с этими стекляшками?
- Да. Надеюсь, у тебя нет этого... чтеца с этаким слащавым голоском.
- Нет. Только оптон.
- Чудесно. Тогда возьму. Ты будешь в бассейне?
- Да. Только схожу с тобой наверх, надо переодеться.
Я дал ему несколько книг, в основном исторических, и одну о стабилизации популяционнов динамики - это его интересовало. И биологию с большой статьей о бетризации. А сам переоделся и принялся искать плавки, которые куда-то запропастились. Так и не нашел. Пришлось взять черные плавки Олафа. Я накинул купальный халат и вышел из дома.
Солнце уже зашло. С запада, затягивая более светлую часть неба, надвигалась лавина туч. Я сбросил халат на песок, остывший после дневного зноя, и сел, касаясь концами пальцев воды. Разговор взволновал меня больше, чем я думал. Смерть Ардера торчала во мне, как заноза. Может, Олаф прав. Может, это только закон памяти, никогда не примиряющейся...
