Теперь она, казалось, чувствовала себя свободнее. Улыбалась. Временами она становилась красивой, особенно когда щурила глаза и нижняя губа, поднимаясь, обнажала сверкающие зубы. В лице ее было что-то египетское. Египетская кошка. Очень черные волосы, а когда она сорвала с плеч и груди этот пушистый мех, я увидел, что она совсем не так худа, как мне показалось. Но зачем она это сделала... Это что-нибудь значило?
- Ты собирался рассказывать, - сказала она, глядя на меня поверх бокала.
- Да, - ответил я и почувствовал волнение, будто от моих слов бог весть что зависело. - Я пилот... был пилотом. Последний раз я был здесь... только не пугайся!
- Нет. Говори!
Ее глаза были внимательными и блестящими.
- Сто двадцать семь лет назад. Мне тогда было тридцать. Экспедиция... я был пилотом рейса на Фомальгаут. Это двадцать три световых года. Мы летели туда и обратно, сто двадцать семь лет по земному времени и десять - по бортовому. Мы вернулись четыре дня тому назад... "Прометей" - это мой корабль - остался на Луне. Я прилетел оттуда сегодня. Это все.
Она молча смотрела на меня. Ее губы шевельнулись, раскрылись, снова сжались. Что было в ее глазах? Изумление? Восхищение? Страх?
- Почему ты молчишь? - спросил я. Мне пришлось откашляться.
- Так... Сколько же тебе на самом деле лет? Я заставил себя улыбнуться; улыбка получилась невеселой.
- Что значит - "на самом деле"? Биологических - сорок, а по земным часам сто пятьдесят семь...
Долгое молчание, и вдруг:
- Там были женщины?
- Подожди, - сказал я. - У тебя найдется что-нибудь выпить?
- Что?
- Ну, что-нибудь покрепче, понимаешь. Одурманивающее. Алкоголь... или теперь его уже не пьют?
- Очень редко... - ответила она совсем тихо, словно думая о чем-то другом. Ее руки медленно опустились, коснулись металлической голубизны платья.
- Я тебе дам... Ангеен, хочешь? Ах, ты же не знаешь, что это такое?
- Да. Не знаю, - ответил я с неожиданным ожесточением.
Она подошла к полке и вернулась с маленькой пузатой бутылочкой. Налила. Там был алкоголь - немного - и еще что-то; странный, терпкий аромат.
- Не сердись, - сказал я, выпив бокал, и налил еще один.
- Я не сержусь. Ты не ответил. Может, не хочешь?
- Почему же? Могу ответить. Нас было всего двадцать три человека, на двух кораблях. Второй был "Одиссей". По пять пилотов, остальные - ученые. Не было никаких женщин.
- Почему?
- Из-за детей, - объяснил я. - Нельзя растить детей на таких кораблях, и даже если б можно было, никто бы этого не захотел. До тридцати лет не брали. Нужно окончить два факультета, плюс четыре года тренировки, всего двенадцать лет. Словом, у тридцатилетних женщин обычно уже есть дети. Ну... и другие причины.
- А ты? - спросила она.
- Я был один. Выбирали одиночек. То есть добровольцев.
- И ты хотел...
- Да. Разумеется.
- И ты не...
Она оборвала фразу. Я понял, что она хотела сказать. Я молчал.
- Это, должно быть, жутко... так вернуться, - сказала она почти шепотом. Содрогнулась. И вдруг посмотрела на меня, щеки ее потемнели, это был румянец. - Слушай, то, что я сказала, просто шутка, правда.
- Что мне сто лет?
- Я просто так сказала, ну, чтобы что-нибудь сказать, это совсем не...
- Перестань, - пробормотал я. - Если ты еще станешь извиняться, я и вправду почувствую себя столетним.
Она замолчала. Я заставил себя не смотреть на нее. В глубине комнаты, в той второй, не существующей комнате за стеклом, огромная мужская голова беззвучно пела, я видел дрожащую от напряжения темно-багровую гортань, лоснящиеся щеки, все лицо подрагивало в неслышном ритме.
- Что ты будешь делать? - тихо спросила она.
- Не знаю. Еще не знаю.
- У тебя нет никаких планов?
- Нет. У меня есть немного - такое... ну, премия, понимаешь. За все это время. Когда мы стартовали, в банк положили на мое имя - я даже не знаю, сколько там. Ничего не знаю. Послушай, а что такое Кавут?
- Кавута? - поправила она. - Это... такие курсы, пластование, само по себе ничего особенного, но иногда оттуда можно попасть в реал...
- Постой... так что же ты там, собственно, делаешь?
- Пласт, ну, разве ты не знаешь, что это такое?
- Нет.
- Как бы тебе... чтобы проще, ну, делаю платья, вообще одежду... все...
- Портниха?
- Что это такое?
- Ты шьешь что-нибудь?
- Не понимаю.
- О небеса, черные и голубые! Ты проектируешь Модели платья?
- Ну... да, в определенном смысле, да. Не проектирую, а делаю...
Я оставил эту тему.
- А что такое реал?
Это ее по-настоящему удивило. Она впервые взглянула на меня как на существо из иного мира.
- Реал - это... реал, - беспомощно повторила она. - Это такие... истории, на них смотрят...
- Это? - я показал на стеклянную стену.
- Ах, нет, это визия...
- Так что же? Кино? Театр?
- Нет. Театр, я знаю, такое было - это было давно. Я знаю: там были настоящие люди. Реал искусственный, но это нельзя отличить. Разве только, если войдешь туда, к ним...
- Если войдешь...
Голова великана вращала глазами, качалась, смотрела на меня, будто он испытывал истинное наслаждение, созерцая эту сцену.
- Послушай, Наис, - сказал я вдруг, - или я пойду, потому что уже поздно, или...
- Предпочла бы второе "или".
- Ты же не знаешь, что я хочу сказать.
- Так скажи.
- Хорошо. Я хотел тебя еще спросить кое о чем. О самом основном, самом важном я уже немного знаю: я просидел в Адапте на Луне четыре дня. Но там все было чересчур торжественно. Что вы делаете, когда не работаете?
- Можно делать массу всяких вещей, - сказала она. - Можно путешествовать, по-настоящему или мутом. Можно развлекаться, ходить в реал, танцевать, играть в терео, заниматься спортом, плавать, летать - что угодно.
- Что такое мут?
- Это вроде реала, только до всего можно дотронуться. Там можно ходить по горам, всюду - сам увидишь, это невозможно рассказать. Но, мне кажется, ты хотел спросить о чем-то другом...
- Тебе правильно кажется. Как сейчас... у мужчин с женщинами?
